Пытаясь установить межконфессиональное равновесие, Временное правительство учитывало и права мусульман. Новый текст присяги был скорректирован для них так: «Заключаю сию мою клятву целованием преславного Корана…» Но кое-кто из солдат понял это по-своему. Один из солдат-мусульман сообщал домой: «Эфенди говорит, что мы, мусульмане, теперь должны еще больше бороться за свободу… Не хочется только теперь и воевать… Офицеры… пускай воюют, и мулла пускай воюет».

Правительство объявило амнистию пострадавшим по религиозным мотивам и приняло долгожданный закон о «Свободе совести» (14 июня 1917 г.). Но провозглашенное «равенство» отнюдь не повлекло за собой сближение с «иноверцами». Некоторые иерархи открыто позволяли себе юдофобские высказывания. Так, епископ Пермский Андроник в письме обер-прокурору Св. Синода утверждал, что Петроградский Совет заправляет всем «по указке немецких и еврейских провокаторов». Другие епископы воспринимали свободу совести как освобождение от страха Божьего. Епископ Петропавловский Мефодий обвинил в бедах православия «сектантов и евреев». Антисемитские выходки стали столь частыми, что митрополит московский Тихон инициировал обращение к Керенскому, в котором говорилось о «кощунствах и надругательствах», чинимых солдатами на фронте и в тылу над еврейскими храмами и святынями. Правительству предлагалось принять соответствующие меры, духовенство со своей стороны обещало проводить «разъяснительную работу».

Но в целом ни Временное правительство, ни Синод не были готовы к решительным реформам, хотя в программах всех входящих в правительство партий присутствовало положение об отделении церкви от государства.

Тем временем обозначился еще один источник напряженности. 12 марта в Мцхете состоялось провозглашение автокефальных прав грузинской православной церкви. Экзарху Грузии архиепископу Платону (Рождественскому) было заявлено, что он лишается права распоряжаться грузинскими епархиями и приходами. Во временное управление местными приходами вступил епископ Леонид (Окропиридзе). При этом собор Грузинской церкви отслужил молебен об «укреплении нового русского правительства». Архиепископ Платон тем временем был включен в новый состав Синода. Характерно, что решения об автокефалии были поддержаны на собрании грузин-солдат и офицеров, которые просили также Временное правительство об автономии Грузии. Правительство ответило в уклончиво благожелательном духе, не желая касаться канонической стороны дела.

Со временем стремление к церковной автокефалии заметно проявило себя на Украине. В духовной жизни происходили, в сущности, те же процессы, что и в светской жизни.

Победа революции вызвала взрыв неумеренных надежд на смягчение государственной этнополитики. кое-какие шаги Временное правительство предприняло: была восстановлена в прежнем объеме автономия Финляндии, появилось широковещательное обращение «к полякам», были отменены все национальные и вероисповедные ограничения. Вместе с тем март ознаменовался целой серией демонстраций и нескончаемых визитов во Временное правительство представителей этнических меньшинств для приветствий и заявлений о своих нуждах. На местах картина была еще более пестрой.

3 марта на собрании представителей украинских (преимущественно интеллигентских) организаций Киева фактически было положено начало формированию Центральной Украинской рады. Украинские деятели вскоре наладили связь с многочисленными «громадами», стремительно возникающими по всей России. В Киеве между ними и губернскими, городскими и военными властями сохранялось полное взаимопонимание. Украинское движение в армии было более радикальным. 4 марта на студенческом «вече» с энтузиазмом было встречено предложение о формировании особого украинского войска. 6 марта его участники просили Временное правительство о восстановлении Переяславского договора 1654 г. (по их понятиям, это стало бы подтверждением автономии Украины). 8 марта состоялось Большое вече, на котором присутствовало б генералов и 22 штаб-офицера; председателем его был выбран полковник Глинский, секретарем — поручик Михновский. Эта организация взяла курс на создание украинской государственности, опирающейся на военную силу, однако поддержкой не пользовалась ни среди киевских политиков, ни в армии. По замечанию одного офицера-украинца, «управлять стихией на фронте было не под силу революционным гастролерам далекого тыла».

7 марта в Москве ряд украинских организаций выступили с совместной декларацией. Помимо требования об искоренении национального угнетения, в этом документе говорилось о необходимости возвращения на родину украинского населения приграничных районов и об освобождении сосланных галицийцев. 9 марта петроградские украинские деятели выпустили воззвание, призывающее своих соплеменников к объединению «под знаменем автономии Украины, федерации всех народов России». 12 марта они организовали манифестацию в Государственной думе, где заявили о необходимости активного ведения войны. 14 марта кн. Г.Е. Львова посетила украинская делегация, потребовавшая от правительства назначения в украинские губернии лиц, знакомых с краем и языком его народа, учреждения при правительстве комиссара по украинским делам, введения украинского языка в суде, преподавания на украинском языке в начальных и средних школах, открытия учительских семинарий с особой программой. Для содействия этим необходимым, как считалось, начинаниям был образован специальный совет, руководящую роль в котором заняли умеренные автономисты А.И. Лотоцкий, П.Я. Стебницкий, М.А. Славинский. Вскоре в Киевском учебном округе было разрешено преподавание на украинском языке при соблюдении прав меньшинств. Однако среди украинских деятелей уже тогда стали заметны и убежденные самостийники вроде Н.И. Михновского и С.П. Шелухина. По некоторым данным, с этого времени солдаты-украинцы петроградского гарнизона стали рваться на Украину.

5 марта Временное правительство приветствовал Белорусский национальный комитет, возглавляемый Р. Скирмунтом (в прошлом он был депутатом I Думы). Вскоре возникли региональные белорусские организации прокадетской ориентации. Они, как правило, состояли из разнородных элементов: полонизированных и русифицированных, католиков и православных. Им противостояла более левая Белорусская социалистическая громада.

6 марта Временное правительство совместно приветствовали литовские партии и организации, объединившиеся в Литовский национальный совет; хотя большая часть территории Литвы была к этому времени оккупирована, 13 марта совет принял постановление об образовании Временного комитета по управлению Литвой. 18 марта литовская депутация посетила кн. Г.Е. Львова. Ее представители добивались перехода в ведение комитета всех эвакуированных литовских административных учреждений, а также управления не оккупированных германскими войсками уездов Виленской и Ковенской губерний. Позднее, как только стало известно, что Временное правительство готово передать Ликвидационной комиссии по делам Царства Польского дела, относящиеся к территории, населенной литовцами, члены его комитета по примеру поляков заговорили о независимости Литвы.

Ситуация в среде этнических отношений была противоречивой. В Петроградском Совете латыш — председатель Валкского Совета рабочих депутатов в солдатской секции Петроградского Совета просил присутствующих, чтобы они «не доверяли немцам Курляндию». Латыш-офицер 12-й армии требовал «отнять» у немцев Польшу, а у турок Армению. Польские и литовские представители заявили о стремлении к самостоятельности. Представитель украинцев, напротив, обещал «войти в состав великой русской республики». «Еврейские делегаты различных течений» называли революцию «праздником освобождения» и заявляли, что «в освобождении от фараонов египетских и российских много общего». Уроженцы Прибалтики (эстонцы, латыши, шведы, финны) просили разрешить «пользоваться немецким языком (как родным)», а тем временем в Одессе генерал М.И. Эбелов запрещал богослужение на немецком языке. От имени рабочих-латышей социал-демократов М. Линде потребовал от российской социал-демократии «войны за освобождение Курляндии». «Группа эстонцев Юрьева» после демонстрации под лозунгами «Демократическая республика!» и «Автономия Эстонии!» заявила о присоединении к заявлению большевистской «Правды» о том, что «истинное равноправие достижимо лишь при даровании политической автономии областям с компактным составом населения». После того, убедившись, что «нынешнее буржуазное Временное правительство категорически против автономии», «группа эстонцев-рабочих и крестьян-земледельцев батраков» обратилась в Петроградский Совет. Надеялись на центральную власть и мусульмане. Сотский 5-й сотни Назарий Салимбаев жаловался, что тыловики-сарты, занятые на Юго-западных железных дорогах, «до сих пор остаются на старом положении», и просил отпустить их домой хотя бы на сельхозработы. А «прогрессивные мусульмане» Бухары в телеграмме от 4 марта доносили, что Российское политическое агентство в эмирате «всем своим составом стремится сохранить прежний режим». Некоторые армяне-солдаты настаивали на освобождении Турецкой Армении. В общем, неожиданно обретенной свободой каждый старался воспользоваться по-своему. Но пока никто из них не догадывался, какими последствиями это может обернуться в будущем, хотя рост этнофобских настроений в городах и армии уже стал заметен.