Наполнение оборота бумажными деньгами подстегнуло инфляцию, сопровождавшуюся спадом производства и ростом товарных цен, а также катастрофическим обесцениванием рубля, покупательная способность которого к октябрю 1917 г. упала до 6–7 копеек от довоенного уровня.

Нельзя сказать, что Временное правительство не видело угрозы бумажной эмиссии как инфляционного фактора. В обращении первого премьер-министра Г.Е. Львова к населению страны, подготовленном в апреле 1917 г., прямо говорилось: «Самая серьезная опасность заключается в необходимости до конца войны продолжать выпуск бумажных денег, что роняет покупательную силу рубля и тем самым ведет к удорожанию жизни и к ухудшению общих условий народнохозяйственной жизни». Выход лидерам правительства виделся в выпуске новых внутренних займов, «снимающих с рынка лишние займы и ослабляющих необходимость новых выпусков бумажных денег».

Надежды связывались с реализацией так называемого «Займа Свободы». Открытая 26 апреля 1917 г. подписка на заем, по замыслу руководителя финансового ведомства М.И. Терещенко, должна была стать «лучшим доказательством доверия общества к новому строю и его представителям». Для реализации займа был образован эмиссионный синдикат в составе Государственного и группы акционерных коммерческих банков, обязавшихся принять от правительства облигаций займа на сумму 3 млрд. руб. по цене 85 за 100 номинальных. К октябрю 1917 г. эмиссия займа была успешно в целом завершена: всего размещено облигаций на сумму 3040,7 млн. руб. По справке Управления государственных сберегательных касс, к 21 октября 1917 г. на 1344,6 млн. руб. было реализовано облигаций через коммерческие банки, 614,8 млн. руб. принесла подписка в учреждениях Государственного банка и 585 млн. руб. (около 20% от общей суммы) доставили сберегательные кассы. Остальную сумму принесла свободная подписка.

Подписчики имели право заложить приобретенные ими облигации в Государственном банке на льготных условиях. При этом из 967 тыс. лиц, подписавшихся на заем в системе Госбанка и его посредников, 632,8 тыс., т. е. 2/3 общего их количества, подписались через сберегательные кассы. Средняя сумма подписки на одного держателя в сберкассе равнялась 900 рублям, тогда как в учреждениях Госбанка — 4–4,2 тыс. руб. Кассами, таким образом, к реализации займа оказались привлечены самые широкие круги населения России.

Однако, несмотря на внешний успех, эмиссия не принесла ожидаемого результата, так как оплата облигаций производилась населением большей частью не наличными деньгами, а краткосрочными обязательствами казначейства. Общая сумма выпусков краткосрочных обязательств казны при Временном правительстве составила 10 млрд. руб., от учета которых в России в казну поступило 8190,8 млн. руб. Подавляющая часть обязательств на сумму 6215,7 млн. руб. была принята к учету Государственным банком, а остальные на сумму около 2 млрд. руб. были размещены на частном рынке. Произошел в итоге лишь перевод краткосрочного долга казны в долгосрочный. Заем не сдержал инфляционной волны, которая с лета 1917 г. захлестнула экономику страны.

Выпуск новых бумажных денег между тем продолжался: по ежемесячным балансам Государственного банка прослеживается, что лишь в апреле темп эмиссии упал (476 млн. руб. против 1031 млн. руб. в марте), но затем маховик бумажной эмиссии начал раскручиваться с новой силой. Растущие расходы на войну и общеэкономический кризис не оставляли правительству выбора. «У нас нет никакого другого способа непосредственно сейчас же заполучить в свое распоряжение денежные знаки… — признавался министр труда меньшевик М.И. Скобелев, — нет более надежного и верного источника, как все тот же злосчастный станок Экспедиции заготовления государственных бумаг». После февраля 1917 г. это предприятие, печатавшее бумажные деньги (предшественник современного Гознака), являлось едва ли не единственным в стране, не сократившим, а резко расширившим объем производства.

Верное союзническим обязательствам, Временное правительство продолжило линию на расширение позаимствовании у партнеров по антантовской коалиции. Всего от союзников удалось получить около 2 млрд. руб., в то время как царскому правительству за 2,5 года войны было выделено 5,2 млрд. руб. Золотой запас при Временном правительстве уменьшился с 3617,9 до 3605,1 млн. руб.

Новые внешние долги уступали, таким образом, выручке, полученной от одного «Займа свободы», но значимость их все же была выше, ибо без реальных союзнических кредитов Россия не могла продолжать войну. Тем не менее на экономическое положение страны в целом они не имели существенного воздействия. Гораздо большим весом был фактор роста внутреннего государственного долга, связанного с колоссальной денежной эмиссией. По самым осторожным оценкам, к октябрю 1917 г. государственный долг вырос до 39,4 млрд. руб., из которых 7,2 млрд., или менее 1/5 приходилось на долг внешний, а основная часть (32,2 млрд.) представляла позаимствования царского и Временного правительств у собственного населения.

Накачивание денежного оборота новыми платежными средствами сопровождалось, как это ни парадоксально, острым дефицитом денежных знаков. Из-за падения курса рубля реальная стоимость денежной массы, несмотря на гигантскую эмиссию, с 3,2 млрд. довоенных золотых рублей сократилась за полгода до 1,9 млрд. руб. Причина кризиса заключалась в опережающем росте товарных цен: за второе полугодие 1917 г. количество денег в обращении по сравнению с началом 1914 г. выросло в 8,2 раза, а индекс товарных цен — в 11,7 раз. Дефицит платежных средств в ряде городов и губерний породил выпуск местными органами власти, торговыми, кооперативными и другими организациями своих средств платежа — разного рода чеков, марок, бон и др.

Почти полностью прекратился возврат денег в казну — к осени 1917 г. из почти 20 млрд. руб. денежных знаков, выпущенных в обращение царским и Временным правительствами, на руках у населения оставалось около 13–14 млрд. руб. Имущие городские слои предпочитали припрятывать деньги, особенно крупные купюры в 100 рублей царского образца с портретом Екатерины II («катеньки»). Крестьянство, напуганное введенными Временным правительством твердыми ценами на хлеб при продолжающемся росте дороговизны на промышленные товары, также придерживало свои целковые в ожидании лучшей рыночной конъюнктуры. «Мы утоляем жажду соляным раствором, — сетовали по поводу денежного кризиса современники: захлебываемся от бумажной водянки, а между тем ощущаем все более и более сильную жажду».

Возложив надежды на помощь извне и пообещав в начале марта «соблюдать крайнюю бережливость в расходовании народных денег», Временное правительство так и не смогло заручиться поддержкой отечественных финансистов. Последних возмущали многие начинания власти: уголовное преследование за вывоз валюты из России, запрет на ее продажу внутри страны, а также пересылку и ввоз из нейтральных стран русских ценных бумаг. Отыскать оптимальную форму взаимодействия государства и частного капитала не удавалось.

В глубоком кризисе оказалась и налоговая система. Через несколько дней после крушения монархии кабинет первого премьера Г.Е. Львова выступил с декларацией о том, что «при громадности текущих военных расходов и при вызванном войною увеличении государственного долга повышение некоторых налогов оказывается неизбежным». Налоги при этом не рассматривались в качестве сколько-нибудь значимого ресурса военных затрат: «Расходы на войну покрываются суммами, полученными путем обращения к государственному кредиту на внутреннем и на внешнем рынке». Назначение податей новые правители России, как, впрочем, и их предшественники, усматривали в том, чтобы обеспечивать «текущие расходы государственного управления». Население призывалось добросовестно платить налоги, а власть обещала «стремиться к облегчению бремени налогов более справедливым их распределением».