на неё глаза. Вырубилась? Он плавно высвобождается и переводит дыхание. Ну, пока она в отключке, а если ещё и заснёт… можно и передохнуть. Он распластывается и медленно проваливается в чуткий сон. Её ставшее сонным дыхание успокаивает его, и он засыпает, расслабив усталые мышцы. И спит, спит долго. Просыпается, когда она шевелится, убеждается в её сне и засыпает опять. И с каждым разом свет в окне всё меньше мешает ему. А проснувшись в очередной раз, он видит, что вся комната синяя и небо за окном синее. Вечер? Пусть вечер. Она спит, свернувшись клубком, а кровать достаточно просторная. Он закрывает глаза, снова проваливаясь в сон. И просыпается уже в полной темноте. Она вздыхает рядом и, касаясь тумбочки, включает свет. Хрустальная маленькая люстра над кроватью. Он осторожно оглядывается. Окно закрыто белой, подобранной фигурными складками шторой. А у кровати снова столик на колёсах, уставленный едой. Он сглатывает сразу набежавшую слюну и отворачивается, пока она не заметила – просить не положено, за это и врезать могут.

– Иди сюда, индеец.

Он легко встаёт и соскальзывает с кровати на пол. Она жестом указывает ему, что он должен сесть на пол. Он, как положено, опускается на колени и откидывается, садясь на свои пятки. Она ест, передавая ему остатки, а зачастую и почти целые, только надкусанные куски…

– …И что ел?

– А фиг её знает! Я такое впервые ел. Она мне не называла. Всего понемногу.

– Наелся?

– Ну, в животе не сосало.

– И опять?

– А ты думал! Ну что, дальше, или надоело?

– А было что особенное?

– Особенное? – рассмеялся Эркин. – Да нет. Ей уже только подо мной, но на шкуре хотелось. А потом она мне спать велела. На кровати разрешила, не прогнала в камеру. И ушла.

– Куда? Натраханная-то…

– А мне что до того? Я и спал. Сытый, довольный.

Эркин рассмеялся и подмигнул Андрею.

– Ну, под утро она пришла и легла. Я дёрнулся, но уже она спать хотела. Я погладил её, потискал немного, она заснула, и я опять заснул. Сытый, главное. А потом…

…Его разбудил свет. И какой-то шорох. Он осторожно открыл глаза. Она лежит рядом, укрытая белым пушистым одеялом, и спит. Высокая худая негритянка в платье с фартуком подтягивает шторы, открывая белые деревья и белое небо. Почувствовав его взгляд, негритянка, не оборачиваясь, шепчет:

– Прикройся, погань рабская.

– Чем? – ответно шепчет он.

– А чем хочешь! Выставился, краснорожий!..

– А ты не смотри, черномазая… – спокойно отвечает он.

– Спальник! – выплёвывает негритянка как ругательство.

– Ага, – соглашается он, закрывая глаза, будто спит, и слушает, как шуршат по ковру колёсики.

Еду привезли! Но не будить же ему её. Дождавшись тишины, он открывает глаза и лежит так, глядя в окно. Она просыпается, потягиваясь. И ещё не открыв глаз, нашаривает его. Он придвигается поближе. Она гладит его грудь, без боли пощипывая соски.

– Ты здесь, индеец?

– Да, миледи.

Она, наконец, открыла глаза, откинула одеяло.

– Уже утро?

На этот вопрос он решил промолчать. Она погладила его грудь, живот. Задумчиво пощупала мошонку. Он приготовился к работе, но она убрала руку и встала, подошла к окну. Он, полулёжа, опираясь на локти, следил за ней. Если она сейчас есть не будет, то и ему не перепадёт. А запах хороший. Но еда всегда хорошо пахнет. Не бывает еды с плохим запахом.

– Иди сюда, индеец.

Он послушно соскользнул с кровати и подошёл к ней. Встал на шаг сзади.

– Ближе.

Ясно. Он встал вплотную за ней, и, когда она откинулась назад, осторожно обнял её за плечи. Она прижалась к нему лопатками и ягодицами. Он пошире расставил для упора ноги, напряг мышцы.

– Хорошо, индеец.

Она, давая ему войти, раздвинула ноги, и сама сомкнула их. Он осторожно вёл руками по её телу, гладил груди. Она взяла его руку за запястье и положила себе на лобок, прижала. Он нащупал начало щели, осторожно ввёл под складку палец и нашёл маленький выступ-бугорок, нажал на него, отпустил и снова нажал. Она наклонила голову, и он поцеловал её в шею, в корни волос. Она извивалась, тёрлась об него ягодицами и лопатками. Одной рукой нащупать обе груди трудно, но её соски долго хранили возбуждение и, намяв, нащекотав одну грудь, он брался за другую, а потом положил руку между её грудей, растопырив пальцы так, чтобы большой и мизинец касались сосков, и работал уже ими. Она вскинула обе руки, обхватив его за голову. Когда она поднимала руки, он на секунду убрал свои, и она недовольно вскрикнула:

– Н-ну!

Но он уже занял прежнюю позицию, и она смилостивилась.

– Хорошо, индеец.

Теперь она держала его за голову, прижимая к себе, дёргая за волосы. Когда удавалось, он целовал её в подставившееся ухо или шею. Наконец она замерла, уронила руки. И задрожала всем телом, даже постанывая. У неё подкашиваются ноги, и он по-прежнему держит её, не давая упасть. По её телу проходит судорога, и она твёрдо встаёт на ноги.

– Всё. Давай всё. Слышишь? Я хочу всё. Кончай, ну!

– Да, миледи. Слушаюсь, миледи.

С последним ударом он опять вбрасывает струю и медленно выходит из неё, убирая руки, и отступает на шаг. Переводит дыхание. Она поворачивается к нему, пошлёпывает по груди, улыбается.

– Иди, обмойся и приходи.

– Слушаюсь, миледи.

На этот раз в камере на полу рядом с душем стоит бутылочка с жидким мылом. Он обливает себя, растирает по телу маслянистую, сразу вспухающую пеной жидкость и встаёт под душ, смывая пот и её слизь, засохшую на ногах. Теперь сушка. Хорошо бы промазаться, но раз нет, то нет. Он наскоро растирает себя насухо ладонями и выходит.

– Иди сюда, индеец.

Она сидит на кровати, рядом со столиком и ест. Когда он подходит, показывает ему рукой.

– Доедай.

– Спасибо, миледи.

Она смотрела на него, пока он доедал надкусанные сэндвичи, кивком разрешила допить почти полную чашку того же коричневого с белыми разводами напитка.

– Ты сыт?

– Да, миледи. Спасибо, миледи.

– Скоро за тобой приедут.

На это трудно придумать ответ, и он молчит.

– Стань сюда.

Он встаёт перед ней, почти касаясь коленями её колен, она поднимает руку и подставляет ладонь под его мошонку и несколько раз чуть приподнимает её и опускает, словно взвешивает, потом проводит пальцами по члену. Она что, впервые разглядела? Она порывисто встаёт и оказывается вплотную к нему.

– Жалко, что я заснула ночью, – она обнимает его за шею. – Ведь ты не устаёшь от этого?

– Нет, миледи.

Он обнимает её, готовясь работать, но она