class="p1"> Брат мой, брат — холодное сердце, что мне скажешь вместо ответа?

Как мешал боль с медом и перцем, как устал летать против ветра?

Я ушел и теперь не жди, перья крыльев моих найди.

В облаках и среди вершин, ты теперь один.

Ты смешал на углях горелых явь со снами, веру с любовью.

Ты не черный, ты и не белый, ты не с нами, мы не с тобою.

Брат мой, брат — огонь поднебесный, ты не с нами, мы не с тобою.

Брат мой, брат — душа водопада, ты не с нами, мы не с тобою.

Брат мой, брат — молчание камня, ты не с нами, мы не с тобою.

Брат мой, брат — холодное сердце…

***

— Какие же дивные лошади! — не уставал восхищаться Белег, помогая отряду Асталиона с повозками.

— Белый Ветер отправится с вами, — улыбнулся друг Майтимо, — повезёт раненых.

— Его подарят королю, — грустно произнёс Белег, — я не смогу часто видеться с ним. Я бы остался с вами и пошёл в бой, лишь бы чаще смотреть на этих прекрасных лошадей.

Асталион похлопал по плечу дориатского воина и промолчал. Красота Валинора оказалась… Слишком уродливой с изнанки…

***

— Это очень грустно — терять братьев, — участливо сказал Макалаурэ, выслушав песню Даэрона. — Твой король невероятно силён духом, коль смог справиться с навалившимся одиночеством. Наверное, личное счастье помогло не забыть, что такое радость.

— Не всё так красиво, — скривился Саэрос. — Ольвэ бросил брата в лесу, Финвэ всегда был занят только собой, Эол не признавал законы королевства, и лишь Денетор до самой смерти оставался верным другом и союзником. Он погиб, чтобы Тингол выжил.

— У вас не принято вспоминать Ингвэ? — осторожно поинтересовался Макалаурэ.

— Вовсе нет, — почему-то испугался Даэрон. — Ингвэ всегда любил уединение, и не сближался ни с кем.

Менестрели переглянулись.

— Ты играл, — тихо произнес Даэрон, — не касаясь струн. Это редкий дар. У нас. Вы, наверно, все так можете.

— Нет, — Макалаурэ не стал врать, — не все. Скажи, певец, вы давно и непрестанно ведёте войны? Умеете ли направлять на врагов музыку?

— Это сложно… — менестрель погрустнел. — Я…

Оглядевшись, Даэрон нагнулся к сидящему рядом с ним у костра Макалаурэ и прошептал:

— Я могу показать. Но не при нём.

Он скосил глаза на Саэроса.

— Мои воины выступят в путь не ранее, чем позволят лекари, — улыбнулся Макалаурэ. — У нас есть время. Возьмём факелы, луки и мечи. И поговорим там, где нет ненужных свидетелей.

— И Белега возьмём, — взбодрился менестрель, — он мне друг. И стреляет метко. А ещё, — на лице Даэрона расцвела игривая улыбка, — на нём удобно тренироваться.

Макалаурэ понял, что ему очень нравится этот эльф. С ним можно спеться. Даже если приходится разговаривать только на Тэлерине, который эльфы Дориата понимали гораздо лучше, чем Квэнья.

Примечание к части Макалаурэ поет "Утро Полины" Наутилуса, Даэрон - "Брат" гр. Канцлер Ги

В поисках правды

— Мне больно смотреть на тебя, Финьо, — Турукано приобнял брата за плечи, садясь рядом. — Отец нас всех созвал для важного разговора, соберись! Скажи, чем я могу помочь, что сделать для тебя? Мы ведь не чужие друг другу, Финьо!

Подняв глаза на брата, Финдекано молча взял вино и налил себе полный кубок.

— Айя Феанаро! — печально улыбнулся старший сын Нолофинвэ, делая глоток.

Аклариквет, Глорфиндел и Турукано переглянулись.

— Кто знает, что за дрянь с неба сыплется? — допив вино, спросил Финдекано.

— Это не дрянь, — ответил, заходя в шатёр Нолофинвэ. — Это сожжённая в особой печи древесина. Валар решили, что утилизировать лес можно и нужно так, чтобы было красиво.

— Дрянь, — отмахнулся Финдекано, снова наливая вино.

Отпив, Нолдо отставил кубок и посмотрел на отца. От взгляда сына Нолофинвэ похолодел. В глазах своего мальчика он видел безнадёжную решимость, пустоту и подавленную боль, рожденную чувством вины и ненужности.

— Финьо… — ахнул брат двух королей, но сын снова отмахнулся.

— Отец, — сказал он, горько усмехаясь, — говори, как есть. Хотя бы сейчас. Может быть, первый раз в жизни. Все мы здесь из-за меня. Неважно, чего я хотел, оправдываться не стану. Но в Альквалондэ я пролил кровь братьев. Я навлёк гнев Валар на всех вас. Я и буду за это отвечать. Что мне уготовано, отец? Заточение в бездне до конца времён? Вечные терзания? Я должен идти на суд? Когда?

Губы Нолофинвэ задрожали.

— Нет, — с трудом произнёс он, — нет, я не позволю! Это… Это всё из-за моего брата! Аклариквет! Не молчи! Скажи что-нибудь! Скажи, что все свалившиеся на Второй Дом Нолдор беды — вина Феанаро! Это ведь правда!

— Кому сказать? — печально усмехнулся Финдекано. — Мы все это уже слышали.

— Нет… — Нолофинвэ тяжело опёрся руками на стол. — Нет! Мы уйдём. В Средиземье! Уйдём и отомстим! Отомстим Морготу за Финвэ и Древа! Отомстим Феанаро за нас всех! Мы пойдём через льды! Мы всё преодолеем! Ненависть и жажда мести — вот маяки, которые поведут нас сквозь тьму!

Отбросив полог шатра, Нолофинвэ вышел во мрак, сверкающий падающими с неба искорками.

— Слушайте меня, Нолдор Амана! — закричал он. — Слушайте и услышьте! Нам предрекли беды, если мы пойдём за Феанаро! Но беды мы познали и здесь! И познаём снова! Отныне наш путь — это дорога мести! Отомстим, братья! За нас! За нашу кровь и слёзы! Мы отомстим Морготу! Мы отомстим предателю Феанаро Куруфинвэ, который оставил нас погибать в Благородном Амане! Швырнул нас в бездну! Бросил на растерзание разгневанных Тэлери! Мы пойдём в Средиземье и станем героями и владыками этих земель! Мы! Братья, мои, мы! Наш час настанет! Отомстим же за все пролитые слёзы! За загубленные судьбы! Отомстим! Отомстим!

***

— Может быть, стоит выйти и успокоить отца? — спросил Турукано брата, слушая пламенные речи, граничащие с безумием, доносящиеся с улицы. — Он же не в себе.

— Мне уже всё равно, — сказал Финдекано. — Я ухожу. Собираю своих воинов и отправляюсь в Средиземье.