что, Тэлери забыли собственную легенду о музыке, и не поняли, что над городом зазвучала Седьмая Песня.

И на Альквалондэ обрушилась пустота, тьма и тишина. Рана, нанесённая Лебяжьей Гавани войной, напитавшаяся кровью, была неисцелимой, земля взвыла пронизывающими насквозь ветрами, а во время отлива из моря выступили тени, послышался скрежет металла, запах морской соли сменился вонью палёной плоти.

Над причалом, с которого были сброшены первые погибшие в Альквалондэ эльфы, задрожал воздух, вспыхнули два белых огня, черная фигура поднялась башней, трепеща клубами мрака, вращающимися по спирали, обтекая вязкой бело-красной жидкостью, медленно сползающей на землю, словно неторопливые выжидающие удобного для нападения момента змеи. Земля задрожала, завыла жалобным плачем, вихри вокруг огромной чёрной фигуры устремились внутрь белых сияющих огней глаз, порождая новые вязкие потоки.

Ниэнна двинулась вдоль причала, проскользила над водой, где стояли корабли-лебеди. Ветер оглушительно зарыдал, вода застыла, стала алой, раскололась стеклом и, вспенившись, почернела, ожила.

Плакальщица выступила на берег, и песок мгновенно высох, взвился воронками, засыпал белокаменные дороги. Видя Ниэнну, редкие прохожие в ужасе бросались бежать, и в спину их хлестал ветер, доносящий стоны тяжелораненых и умирающих. Вязкие потоки проникали сквозь камни, впитывались в землю, и всюду на площади дворца из стыков белоснежных плит заструилась кровь, пузырясь, взлетая каплями и устремляясь в клубящиеся вихри мрака, которые втягивала в своё нематериальное тело Ниэнна.

Фигура двинулась внутрь дворца, задержалась на крыльце у ступеней и просочилась призраком сквозь стену.

***

Ветер стих, море успокоилось, в гавань вернулись чайки.

Эльфы, осмелившиеся выйти из домов, почувствовали, как легко дышится. Казалось, будто стало светлее. Захотелось улыбаться и… Петь. О любви.

Отправившиеся проверить свои лодки рыбаки увидели летящих в Альквалондэ лебедей. Смотря на прекрасных величественных птиц, заплакали даже те эльфы, чьи сердца, казалось, окаменели от пережитого горя.

Лебеди… Они вернулись домой.

***

— Это безумие! — прошептал Тэлеро, резко отталкивая брата. — Знаешь, что будет…

— Нам терять нечего, не понимаешь?

Четверо уроженцев Альквалондэ вслушивались в тишину средиземского леса, боялись разводить костёр, чтобы не быть замеченными.

— Я был в его личной охране! Думаешь, мало о нём знаю?

— Это правда?

— Да, мой брат служил в королевской гвардии в порту с тех самых пор, как поползли слухи о заморских чудовищах.

— Довольно! — зачинщик встал и стремительно выхватил лук. — Идём вместе. Или кто-то умрёт. Сейчас.

— Молчите…

Эльфы снова прислушались. Тишина.

— Вы же чувствуете, как легко на сердце? — спросил главный заговорщик. — У нас всё получится! Если бы не был уверен в обратном, сказал бы, что Валар снова с нами. Нам… Помогут. Я это чувствую.

***

Даже в темнице можно чувствовать себя свободной, а видя у своих ног весь мир — пленницей.

Свобода — она в сердце, и угнетение только добавляет желания бороться, делает ярким и незабываемым каждый миг без оков.

Даэрон ушёл надолго, и Лутиэн вздохнула свободно. Влюбленный менестрель приносит много пользы, но его вечно кислая физиономия надоедает. И попытки договориться о свадьбе за её спиной порой выводили из себя. Возникало желание раздавить, уничтожить в навязчивом ухажёре саму жизнь, но принцесса понимала — так нельзя поступать. Она ведь намного сильнее Даэрона, её чары — Изначальная Песнь. Как можно нападать на слабое существо, которое доверяет? Надо спасать, охранять, беречь, помогать… Не калечить и не убивать. Эру пробудил чувствующие сердца, чтобы они наполнялись счастьем, и обязанность Айнур — следить за исполнением Замысла.

Лутиэн считала себя Майэ, не ощущая принадлежности к расе эльфов, хоть и знала, что её силы и способности отличаются от тех, коими обладала мать.

Они не слабее. Просто… Иные.

Лутиэн не требовались арфы и флейты. Она сама была воплощением музыки, песни и танца, слившимися в единой гармонии, рождённой из сияния звёзд.

Кружась и соединяясь сердцем с природой, принцесса знала — за ней наблюдают шпионы отца, но это даже забавляло: она понимала — эльфы смотрят на неё не как на объект слежки, а как на дивной красоты деву, танцующую на берегу широкого ручья под светом звёзд, среди цветущих кустов и трав. Усыпить их и даже лишить разума — ничего не стоит. Но этого нельзя делать. Никогда и ни с кем. Песня должна творить и украшать, литься кристально-чистой целебной водой из самого сердца. И пусть звёзды сияют ярче!

Всегда быть послушной, примерной и неживой,

Любимой, наивной, но лишь не самой собой.

Пойми, я не собственность твоя.

Я только лишь своя.

Наверх, по канатам, подняться и мир узнать,

По тонкому льду пробежаться,

Рискнуть собой!

Я буду всегда принадлежать

Лишь себе одной.

Ты скажешь, что хочешь меня лучше знать,

Но ты лишь причина всех бед.

Ты хочешь мне в жизни свой путь навязать,

Но я вырвусь птицей на свет!

И с неба звезду я достану себе сама,

Я стану сильнее, оставшись сама собой. Бороться, когда вокруг лишь тьма! Владеть своей судьбой!

Не надо вопросов, не надо пустых забот.

Оставьте! Пустите! Ведь я — это просто я.

Я прочь убегу от вас вперёд.

Я только лишь своя.

И если захочешь меня отыскать,

Ты просто меня отпусти.

Но только не вздумай меня привязать,

Свободу смогу обрести!

И если ищу я защиты в кругу друзей,

Смогу все печали и боль с ними разделить,

Но только свободу мою ты не смей душить.

Я не расстанусь с ней!

Она моя!

Если шпионы отца ответственно подходят к делу, пусть расскажут, о чём поёт его дочь. Он вряд ли удивится.

***

— К войне мы не готовы, — сказал Тингол, читая срочное послание от Саэроса. — Это очень плохо.

Король и королева соединили руки и одновременно вдвоём держали письмо советника, переданное с гонцом.

— Я создавала Завесу для защиты от врага, — промолвила Мелиан, — я хотела, чтобы эльфы жили в безопасности. Но узы братства заставляют тебя, мой супруг, жертвовать подданными?

— Я не хочу потерь, — не согласился Тингол, — давняя война едва не уничтожила наш народ. Враг хитёр: дождался, когда многие эльфы уйдут за море и напал. Позже он сделал невыносимой жизнь Авари, вынуждая их преклонять перед ним колени, чтобы не быть уничтоженными орками. Мы бездействовали, охраняя лишь собственные