даже попытаться продолжить путь с открытой раной! Но что делать тем… Восьмерым? Да? Тем, что сейчас станут одноногими?! Вы их на себе потащите? Видите же, что здесь за леса! Как тут кто-то живёт?! Почему до сих пор не собрали армию против Моргота?!

— Майти, успокойся! — Макалаурэ снова взял брата за плечи. — Мы за этим и пришли. Собрать армию. И соберём. Маблунг нам сейчас нарисует карту, насколько сам знает земли к северу от… Отсюда. Элу Тингол, Эльвэ, обязательно захочет отомстить за Финвэ.

— Ты хоть лишнего не сболтнул?

— Майти, — совершенно серьёзно сказал Макалаурэ, — я, может, и менестрель, но не дурак.

Асталион тихо рассмеялся в кулак. Нельяфинвэ вздохнул.

— Что предлагаете делать с ранеными?

— Подождём немного, посмотрим по их состоянию, — ответил Макалаурэ.

— А я пока договорюсь, куда именно должна будет подойти подмога от Эльвэ, — Асталион похлопал друга по плечу. — Иди, посмотри, как там Аратэльмо. Неопределенность хуже всего.

Согласно кивнув, Майтимо направился к палаткам. Он шёл и заранее знал ответ на свой вопрос. Чувствовал. И даже не успев зайти внутрь, услышал подтверждение:

— Умер, — сказала новая любовь Макалаурэ, и кто-то рядом с ней заплакал.

***

— Мы возьмём ваших раненых в Дориат, — очень неожиданно для всех предложил, вставая от костра, Саэрос. — Не обещаю, что выживут, но наши лекари сделают всё возможное для тех, кто выдержит путь.

Майтимо и Макалаурэ переглянулись.

— Перед дорогой, — шепнул брату старший Феаноринг, — пусть твоя подруга ещё раз всем напомнит держать язык за зубами. Эльвэ точно не понравится случившееся с его племянниками.

— Разумеется. — Макалаурэ повернулся к остальным. — Прежде чем мы простимся с Тэлери Дориата, — загадочно улыбнулся менестрель, — нам всем надо отдохнуть. Разжигайте костёр жарче! Твари тьмы боятся пламени!

Достав из сумки арфу, Макалаурэ поймал восхищённый взгляд Даэрона. Казалось, эльф сейчас лишится чувств от восторга. Феаноринг взглянул на свой инструмент: витые серебряные струны, сплав белого золота с красным, отлитый в форме лозы. Ни камней, ни звёзд… Обычная арфа, с такой на праздник не пойдёшь…

«Видимо, — понял Макалаурэ, — здесь иные представления о роскоши».

— В давние времена, — загадочно произнёс менестрель, — когда Моргот ещё не осквернил Валинор, у Нолдор была королева. Прекрасная, мудрая и светлая. Король Финвэ любил её всем сердцем. Но враг эльфов, притворяясь другом, втайне завидовал их любви, их счастью, и погасил пламя души Териндэ. Королева заснула, словно мёртвая, но надежда на её пробуждение никогда не покинет нас. Териндэ — наша единственная королева на все Эпохи!

Струны большой арфы из белого и красного золота заиграли сами собой, Макалаурэ взял ещё одну — маленькую, кварцевую. Пальцы коснулись тонких прозрачных нитей.

Руки Териндэ, как забытая песня под упорной иглой.

Звуки ленивы и кружат, как пылинки, над её головой.

Сонные глаза ждут того, кто войдет и зажгёт в них свет.

Утро Териндэ продолжается сто миллиардов лет.

Я знаю тех, кто дождется, и тех, кто, не дождавшись, умрёт.

Но и с теми и с другими одинаково скучно идти.

Я люблю тебя за то, что твоё ожидание ждёт

Того, что никогда не сможет произойти.

Пальцы Териндэ, словно свечи в канделябрах ночей,

Слёзы Териндэ превратились в бесконечный ручей.

Утро Териндэ продолжается сто миллиардов лет.

И все эти годы я слышу, как колышется грудь.

И от её дыханья в окнах запотело стекло.

И мне не жалко того, что так бесконечен мой путь.

В её хрустальной спальне постоянно, постоянно светло.

— Это… Это потрясающе! — выдохнул Даэрон. Макалаурэ даже не пришлось применять чары, чтобы шокировать и заставить плакать эльфов Дориата.

Саэрос опомнился первым.

— Нам тоже есть, что рассказать вам, чужеземцы, — хмыкнул он. — Ой, простите, кажется, я неправильно подобрал слово. Не чужеземцы, а… Пришлые? Нет, тоже не то. Посланники, ведь так?

Маблунг, насвистывая и смотря вверх, достал кинжал.

— Я плохо говорю на их наречии, — пояснил советник, — оно нелогичное, то есть… Непоэтичное… Ах, непривычное!

— Господин советник…

— Что, Маблунг? Я лишь хотел сказать, что Даэрон тоже должен что-то спеть из наших легенд. А неправильно выразился? Так это с каждым может случиться.

***

Даэрон, краснея и бледнея, стал развязывать дрожащими руками узлы на походной сумке, в которой возил свои инструменты, веревки не поддавались, путались и выскальзывали, менестрель занервничал, собратья начали посмеиваться.

— У меня обычная лира, — вдруг стал оправдываться Даэрон, — просто… Деревянная. И флейта. Тоже.

Макалаурэ совершенно искренне не понял, что плохого в деревянной лире, за исключением вероятности получить по шее от Пастырей Йаванны. Или в Эндорэ древесина ценится меньше металла?

Видя, что несчастный певец сейчас расплачется, Макалаурэ подошёл и протянул свой инструмент. Из золота.

Даэрон покачнулся, но всё же взял себя в руки. И арфу тоже. Изящные ладони осторожно погладили тончайшей работы золотые листья, сплетённые в причудливые узоры, бледное лицо озарила счастливая улыбка, по щекам побежали слёзы.

— Я прикоснулся к прекрасному, — прошептал эльф, — и… Что бы ни случилось сегодня… Это лучший день моей жизни!

Саэрос закрыл ладонью глаза, но всё же сдержался и промолчал.

Нолдор тоже молчали. С серьёзными лицами.

— Когда озеро Куивиэнэн было юным и прозрачным, — дрожащим голосом заговорил наконец Даэрон, — у нашего короля Тин… Элу… Эльве… Так его звали тогда, были братья. И родные и названные. Эол, Ольве, Денетор и Финве. Но… Они ушли. Король печалился, и захотел, чтобы о братьях ему пели песню.

Со священным трепетом трогая струны, менестрель запел:

Брат мой, брат — огонь поднебесный, мне ответь — где ты отныне?

Молний ряд был тебе тесным, а теперь — не тесно в камине?

Я ушел и теперь не жди. Отсвет молний впереди —

Это все, что тебе дадим. Ты теперь один. 

Брат мой, брат — душа водопада, мне ответь — где твоя радость?

Как же так? Наполнилось ядом то, что пело, то, что смеялось.

Я ушел и теперь не жди, снег размоют весной дожди. 

Средь воды и звенящих льдин, ты теперь один. 

Брат мой, брат — молчание камня, мне ответь —где твоя сила?

Горных врат нет больше. А мне лишь остались скорбь да могила.

Я ушел и теперь не жди, камнем сердце стучит в груди. 

Скорбной памяти господин, ты теперь один.