Солнце уже поднялось довольно высоко, и жаркое отражениеводы бегало по всему пароходу, от ватерлинии до кончиков мачт, когда вошли вЗолотой Рог и остановились на константинопольском рейде.

С этой минуты семейством Бачей овладел род безумия,свойственный всем неопытным путешественникам. Им захотелось немедленно, нетеряя ни одной минуты драгоценного времени, осмотреть все без исключениядостопримечательности этого единственного в мире города, длинная панорамакоторого, полная знойного мерцания муравьиного движения толпы, так близкостояла перед глазами, со своими куполами приземистых, но тем не менее высокихмечетей, окруженных пиками минаретов.

Плюнув на завтрак и с нетерпением дождавшись, когдажуликоватый турецкий чиновник, получив несколько серебряных пиастров, поставилв паспорте какую-то закорючку, оказавшуюся, впрочем, знаком Османа, семействоБачей спустилось по внешнему трапу и, раздираемое на частиразбойниками-лодочниками, наконец кое-как упало на бархатные подушки ялика ибыло за две лиры привезено на набережную.

Все дальнейшее слилось для Пети в ощущение одногобесконечного, мучительно знойного трудового и в то же время праздничного дня,состоящего из чередования оглушительного, поистине восточного базарного шума ипоистине восточной, скучной религиозной тишины огромных, как площади, пустынныхдворов вокруг мечетей и каменного, музейного холода внутри них. Но и там издесь надо было все время платить лиры, пиастры, пары и меджидие – монеты,восхищавшие мальчиков турецкими надписями и странным знаком Османа.

В Турции семейство Бачей впервые столкнулось со страшнымявлением гидов, то есть проводников, показывающих туристам достопримечательностигорода. Гиды преследовали их в продолжение всего путешествия. Были гидыгреческие, итальянские, швейцарские. При всех своих национальных особенностях,они имели одну общую черту – назойливость. Но у константинопольских гидов этаназойливость достигала высшего предела.

Едва ступив на мостовую константинопольской пристани,семейство Бачей сразу же подверглось нападению гидов. Так же как и лодочники,гиды рвали их на части, оспаривая, кому достанется добыча. Это была настоящаяуличная свалка, почти побоище, на которое, впрочем, никто не обращал внимания,как на зрелище вполне обычное.

Со страшными проклятиями на всех языках и диалектахвосточной части Средиземного моря гиды вырывали друг у друга бумажные манишки,со зверскими лицами замахивались тросточками, пихались локтями, становилисьзадом и лягались.

В конце концов семейство Бачей досталось одному, наиболеевлиятельному гиду, оттеснившему своих соперников при содействии знакомогополицейского. Он был в визитке, сильно полинявшей под мышками, в штучныхполосатых брюках и красной феске. Его воинственно раздутые ноздри и жгучие усыянычара выражали решимость умереть, но победить, в то время как во всемостальном лицо и в особенности испуганные глаза с абрикосовыми мешочкамиулыбались в страстном желании немедленно показать туристам решительно вседостопримечательности Константинополя: Перу, Галату, Илдыз-киоск, Фонтан змей,Семибашенный замок, древний водопровод, катакомбы, бродячих собак, знаменитуюмечеть Айя-София, мечеть султана Ахмеда, мечеть Сулеймана, мечеть Османа,Селима, Баязета и все двести двадцать семь больших и шестьсот шестьдесят четыремалых мечети – одним словом, все, что только пожелают осмотреть туристы.

Он втолкнул их в пароконный фаэтон, сверкающий раскаленноймедью, а сам стал на подножку и, дико озираясь по сторонам, велел кучеру гнатьво всю мочь…

Вечером до такой степени измучились и устали, что, поканаконец добрались до парохода, Павлик заснул уже в лодке и матросу пришлосьнести его по трапу, до самой каюты.

Василий Петрович был не на шутку встревожен, даже удрученбезумными издержками этого дня, не говоря уже о том, что даром пропалиоплаченные завтрак и обед. Было решено повести себя завтра умнее: обойтись безгида, своими средствами. Этому должно было способствовать то, что ночью«Палермо» перевели с рейда к пристани, где он пришвартовался для погрузки вчисле десятка других пароходов.

Трудно было себе представить, чтобы гид отыскал их в этойоднообразной пароходной тесноте. Они заснули мертвым сном в тесной, нагретой задень каюте, под грохот лебедок и при движущемся свете разноцветных рейдовыхогней, проникавшем сквозь иллюминатор.

Разбуженные зеркальным блеском утреннего солнца и сноваувидев перед собой волшебную панораму Стамбула, Василий Петрович и мальчикипоторопились сойти на пристань. Это был последний день их стоянки, и надо быловоспользоваться им как можно лучше.

Первый, кого они увидели на пристани, был гид, радостноприветствующий их взмахами бамбуковой трости над головой, а немного в сторонестоял фаэтон с покорной фигурой меднолицего македонца на козлах.

И повторился вчерашний день, с тем лишь добавлением, что подвидом достопримечательностей гид стал таскать их по базарам и знакомымлавочкам, уговаривая покупать сувениры. Покупка сувениров оказалась столь жеопасной и разорительной, как и осмотр достопримечательностей. Но семействоБачей, оглушенное впечатлениями, уже вступило в ту стадию туристской горячки,когда люди теряют всякую волю и с лунатическим бездумьем подчиняются всемприхотям своего гида.

Они покупали пачки грубо раскрашенных открыток с видами техже самых достопримечательностей, от которых изнемогали в действительности. Ониплатили пиастры и лиры за кипарисовые четки, за какие-то литые стеклянные шарыс разноцветными спиралями в середине, за тропические раковины, за ножи дляразрезания и алюминиевые перья, точно такие же, какие можно было купить в Одессена выставке.

В ограде греческого монастыря афойские монахи всучили им зашесть пиастров желтый деревянный ящик с громадным увеличительным стеклом, черезкоторое надо было рассматривать виды Афона.

Они очнулись лишь перед европейским кварталом Константинополя– среди роскошных магазинов, ресторанов, банков и посольств, утопающих в темнойзелени южных садов. Гид тащил их в знакомый магазин фотографическихпринадлежностей покупать кодаки, а после покупки аппарата предлагал семействуБачей пообедать с ним в шикарном французском ресторане.

Но тут Василий Петрович снова очнулся, взбунтовался, и они,спасаясь от роскоши и разорения, ударились в другую крайность – вконстантинопольские трущобы, где увидели человеческую нищету, доведенную докрайности.

Впечатление от этих трущоб так тягостно подействовало наПетину душу, что мальчик не скоро пришел в себя. Даже поездка на азиатскийберег, в Скутари, не сразу вернула Пете душевное спокойствие.