– Что мы такого сделали? – спросила Эми.

– Ничего, – ответил он неуверенно и откашлялся.

– Тогда зачем вы нас сюда привезли? – осмелела Эми, почувствовав его смущение.

Это снова был ласковый парень из мандариновой рощи, а не бесстрастный полицейский, закинувший ее в кузов грузовика.

– Не твое дело. Правительство знает, что делает.

– Мы не имеем отношения к…

– Кончай болтать! – Он схватил ее за руку. – Вы здесь потому, что я так решил. Больше вам ничего знать не нужно.

Эми сверлила его взглядом, пока он не отпустил ее руку.

Дежурный офицер поманил их, и молодой полицейский завел их в тесный кабинет. Когда дверь закрылась, внешний мир с его ужасом будто перестал существовать, обратился в смутное воспоминание. Эми огляделась. Большую часть комнаты занимал внушительный стол, за ним сидел человек в парадной форме. От лент и медалей рябило в глазах. Эми спросила себя, сколько ее земляков он убил и кого именно, чтобы удостоиться таких почестей. Она молча рассматривала его, ожидая, когда он заговорит.

– Мне сказали, что ты хэнё. Это так? – спросил он, не поднимая головы от бумаг.

– Да, – сказала Эми, не понимая, как ему удалось так быстро выяснить, кто они такие.

– А это твоя мать? – Быстрый взгляд скользнул по Эми, пробежался по поникшей фигуре матери.

– Да.

– Она тоже хэнё?

– Да.

– А ты вполне покладиста, надо признать. Ты везунчик, Хён Мо! По-моему, она будет хорошей женой. Ну если правильно спрашивать! – Он усмехнулся и хлопнул ладонью по кипе бумаг на столе: – А как тебя звать по отцу?

Эми молчала. Он сказал “женой”? Она ничего не понимала.

– Ее отца звали Лян, – вместо нее ответил Хён Мо.

– Лян? Хорошее, крепкое имя. – Офицер записал, затем подтолкнул тетрадь: – Ладно, подпишись здесь. – И он протянул ей ручку.

Этот молодой полицейский знает, как звали ее отца. Эми смотрела на него во все глаза. У нее запылали уши, во рту пересохло.

– Девочка, возьми ручку и напиши свое имя – вот тут. Видишь? – Офицер вложил ручку в пальцы Эми.

– Что это? – пробормотала она. Оглянулась на мать, но от той не было толку – уставилась в пол.

– Твое брачное свидетельство. Подпиши.

– Да за кого же я выхожу? – изумленно спросила Эми.

– За него, за кого еще? – ответил офицер, указав на полицейского. – Давай-давай, у меня мало времени. Подписывай. Хён Мо, ты тоже распишись.

Эми повернулась к Хён Мо. Он был заметно старше, чем она, но все равно совсем еще молодой. Она должна выйти за него замуж? Эми стояла столбом, сжимая ручку, пока офицер вдруг не отвесил ей такую затрещину, что она полетела на пол.

– Ну-ка подними ее!

Хён Мо послушно поднял ее, поддержал и подтолкнул к столу. Казалось, он был не меньше Эми потрясен внезапной вспышкой начальства. У Эми горела щека, перед глазами все плыло.

– Подписывай! Хён Мо станет твоим мужем. А потом вся ваша троица покинет мой кабинет, чтобы я занялся следующими гражданами. Подписывай – или я прикажу ему арестовать вас обеих, а в тюрьме вы, судя по виду, долго не протянете.

Мать Эми вдруг ожила. Склонилась над столом, вцепившись в край. Ее лицо выражало ненависть. Эми испугалась за нее. Но офицер лишь рукой махнул:

– Не суетись, мамаша. Жизнь твоей дочери в моих руках. Хоть слово – и я не задумываясь прикажу тебя расстрелять. – Он посмотрел на Хён Мо: – Скажи ей, чтобы подписала.

– Сделай, как он говорит, – с виноватым видом пробормотал Хён Мо.

Ручка дрожала в прыгающих пальцах Эми. Хён Мо показал нужную графу, и она вывела свое имя. Он взял у нее ручку и написал рядом: “Ли, Хён Мо”.

– Наконец-то. А теперь убирайтесь. У меня полно дел.

Хён Мо вывел Эми с матерью из кабинета. Они вновь пересекли участок, забитый измученными людьми, и вышли на январский мороз. Порывистый ветер остудил горящую щеку Эми. Она потерла ее рукой, все еще дрожавшей.

– Зачем? – спросила она, когда молчание стало невыносимым. Они возвращались к грузовику, который был припаркован возле участка. – Зачем ты насильно взял меня замуж?

– Наши сыновья унаследуют этот остров, – ответил Хён Мо. Он распахнул дверцу кабины и подсадил мать Эми.

– Наши сыновья?

Эми никак не могла поверить, что она замужем. Что брак их настоящий. Как у ее родителей. Это не укладывалось в голове.

– Да, и через детей мы вернем твою землю.

– Мы?

– Полицейские. Мне, как многим, пришлось бежать с Севера, пока коммунисты не убили меня, как поступили с моими родными. Они отобрали у меня все. У всех нас. Поэтому мы с тобой поженились, чтобы вернуть утраченное, но главное – не пустить коммунистов на Юг, искоренить их семя. Это для твоего же блага… и во благо Кореи.

– Я не коммунистка, – пробормотала Эми растерянно.

Он смотрел на нее безо всякого выражения.

– Этот остров кишит коммунистами. И ты такая же, неважно, понимаешь это или нет. Но теперь ты моя жена и уже не опасна. Полезай.

Он придержал дверцу, но Эми не тронулась с места. Полицейские убили ее отца. Она снова была там, во мраке той ночи. Был ли среди них Хён Мо? Не потому ли он явился искать ее на пепелище? Желудок свело, колени подогнулись. Хён Мо подхватил ее и помог забраться в кабину.

Эми сидела рядом с матерью, напрягая память. Ночь была очень темная, снежное крошево засыпало глаза, а страх мешал толком рассмотреть лица. Она примерила к той страшной картине образ Хён Мо, но нет, ничего знакомого. Она обязательно узнала бы убийцу отца. Хён Мо уселся за руль, и она уставилась на него, пытаясь отыскать его черты в тумане памяти.

Не обращая на нее внимания, он завел двигатель и без единого слова отъехал от участка. Эми тщетно сличала его с теми, кого видела той ночью. Наконец она медленно отвела взгляд. Эми не знала, куда везет их Хён Мо, да ей было и все равно.

* * *

Ежась от холода, Эми ощущала, как давят на нее годы. Нога нещадно ныла, боль вползала по задней части бедра, там закручивалась в спираль и жалила в сустав. Почти как память, только та жалила в сердце. Холод не помогает ни от старческих недугов, ни от страшных воспоминаний.

Вернулась Лейн с какао. Эми благодарно приняла стаканчик и с наслаждением почувствовала, как тепло проникает через митенки в пальцы. Она снова обвела взглядом лица вокруг. Что она ищет? Эми и сама толком не смогла бы ответить. Знакомую улыбку или жест, что угодно, что напомнит вдруг о детстве. Она трижды бывала на демонстрации и каждый раз надеялась увидеть, узнать, вспомнить. Вот и сейчас, прочесывая взглядом толпу, словно искала нечто столь же призрачное, как счастье.