– Вы как, не замерзли? – спросила Лейн. – Может, пойдем в палатку, там не так дует.

– Нет, мне и тут хорошо. – Эми не замечала, что дрожит, но после слов Лейн и в самом деле ощутила холод. Она сунула руки в карманы пальто.

– Сбегаю куплю какао, – предложила Лейн и исчезла в толпе.

Какой-то мужчина постучал по микрофону:

– Проверка, раз-два-три, раз…

Эми отключилась от происходящего. Мужской голос из колонок, гомон толпы, японцы, прячущиеся за жалюзи, – все отступило на задний план. Лишь от холода не удалось отрешиться. Он пробирался под одежду, жалил тонкую морщинистую кожу. Так же холодно было в ту ночь, когда она потеряла отца. Воспоминание застало Эми врасплох, пришлось его впустить.

Видеть смерть – ужасно и странно. Только что человек был здесь – дышал, думал, двигался, а через миг ничего не стало. Ни дыхания, ни мыслей, ни сердцебиения. Лицо застывшее, бесстрастное. Эми видела такое у отца, а секундой раньше его лицо искажал ужас. Он умер мгновенно. Эми лишь на миг закрыла глаза, просто моргнула, и он уже мертв.

Она никому об этом не рассказывала. Проще было не думать, не вспоминать, вытеснить понадежнее, чтобы не переживать заново. Но теперь она слишком стара, и сил подавлять воспоминания у нее уже недостает. Тело обветшало, рассудок тоже. Воспоминания всплывают постоянно, наполняя ее одиночество болью и сожалением. Чин Хи говорит, что застарелые раны бывает нужно вскрыть, чтобы зажили как положено, а Эми так и не оправилась от смерти отца у нее на глазах.

Стоя в гуще толпы, Эми сдалась, и перед ней возникло лицо отца. Его добрые, кроткие глаза смотрели прямо на нее, она видела его, каким он был всегда – жизнелюбивым, полным достоинства, большая редкость в смутные времена. Шел сорок восьмой год, Эми исполнилось четырнадцать. Корейская война еще не началась, но уже вовсю шли ожесточенные партизанские бои. Стычки между бунтарями левого толка и полицией переросли в полноценные столкновения, и вскоре на Чеджу вспыхнуло восстание.

* * *

Полиция пришла в деревню под покровом ночи. За воем декабрьского ветра ее приближения не услышали. Удар – и входная дверь распахнулась. Ворвавшиеся полицейские вытащили Эми и родителей из постелей, выгнали на холод. Эми плакала, не понимая, что происходит, полицейские били и ее, и родителей, кричали, чтобы они заткнулись. Полицейские были молодые и злые. Эми не знала, чем провинилась ее семья. У нее не было ни старших братьев, ни дядюшек, которые могли бы воевать за повстанцев, ее семья попросту не могла хоть чем-то привлечь внимание полиции. Они были самыми обычными людьми, вот только их страну разрывали надвое могучие силы.

Полицейский схватил отца и поставил его перед Эми и матерью. Толчком вынудил опуститься на колени и приставил к горлу кривой нож.

– За укрывательство мятежников, – сказал он, и время остановилось.

Эми, не веря глазам, смотрела, как лезвие рассекает отцовскую шею слева направо. Хлынула кровь, заливая во тьме ночную рубашку черным. Отец не отвел от матери полных ужаса глаз, и Эми подумала, что он боится больше за нее, чем за себя. Затем глаза угасли, жизнь покинула их. Мать огласила воем небеса, с которых сыпалась ледяная крупа, но второй полицейский с силой ударил ее в висок. Она умолкла. Эми с криком поползла к отцу.

– Не умирай! – повторяла она опять и опять. – Папа, не умирай!

Полицейский оторвал ее от обмякшего отцовского тела. Эми попыталась вырваться, но он обхватил ее крепче, до синяков на руках.

– Не дергайся, а то и тебе перережу глотку, – предупредил он.

– Брось ее, перепачкаешься, она вся в крови, – сказал третий полицейский. Он выглядел старше других и казался главным.

– Я без этого не могу, когда убиваю, – ответил первый, выкрутил ей руки, и Эми опустилась перед ним на колени.

– Мы не закончили. Есть еще дома. Потом делай что хочешь. – Старший глянул на Эми и двинулся прочь.

Державший ее полицейский немного подумал. Затем сплюнул и кивнул. Пнул Эми в спину. Она упала на четвереньки, и он наподдал еще раз. Она растянулась на холодной сырой земле и закрылась руками.

– Вымойся к моему возвращению, – хохотнул он. Затем поддернул штаны и оправил куртку.

Они ушли так же тихо, как прибыли, подобно тиграм в ночи. Эми с матерью сидели на земле, обнимая труп отца и глядя, как горит их дом. Все случилось так быстро, что Эми не заметила, кто его поджег. Оглядевшись, она потрясенно увидела, что на холмах повсюду полыхают огни, а за воем ветра различила крики – а может быть, это кричала мать, но только у Эми в голове, потому что рот ей заткнули.

Полицейские спалили деревню почти целиком. Мать с Эми похоронили отца в неглубокой могиле, так как земля промерзла, засыпали песком, который ведрами натаскали с берега. Мать стояла у могилы на коленях и плакала. Пришли соседи – несколько старух и совсем уж древних стариков. Большинство молодых, включая мальчиков и девочек, увезли полицейские. Никому не хотелось думать куда. Люди желали одного – похоронить близких и найти кров. Эми не знала, почему тот старший полицейский выручил ее. Спас от страшной участи.

– Как же так можно со своими? – пробормотала старуха, когда Эми засыпáла тело отца песком.

Старики завели речь о том, как боятся друг друга Советский Союз и Америка, но так и не объяснили братоубийства.

– Мы все корейцы, – сказала старуха. – Японцы ушли.

Ее лицо было исчерчено глубокими морщинами. Всю жизнь прожив под оккупацией, теперь она очутилась под новым гнетом. Вот и отец, подумала Эми, пережил японскую оккупацию, затем войну, но погиб от рук соотечественников.

Они с матерью побрели вместе с горсткой других выживших к берегу, прочь из деревни. Один из стариков сказал, что прожил на острове без малого восемьдесят лет и знает пещеру, незаметную со стороны бухты. Мать еле выдержала путь, занявший весь день. Казалось, что она делает шаг, а умерший муж оттаскивает на два, держа ее на невидимом поводке. Эми ныряла уже пять лет, ее тело было стройным и крепким. Сила, обретенная в море, пригодилась и на суше – Эми на себе дотащила мать до убежища.

* * *

В пещере нашли приют девятнадцать человек. Нескольких Эми узнала, но большинство были с другого берега бухты. Она боялась за Чин Хи, свою лучшую подругу, – пережила ли та резню? Выйти из пещеры на поиски осмелилась только одна женщина – мать, отправившаяся искать дочь, которую увели полицейские, после того как подпалили дом. В пещеру она вернулась с пепельным лицом. Сколько ее ни упрашивали рассказать, что там снаружи, она молчала. Эми представила самое худшее.

Ночами эта женщина просыпалась с криком и звала дочь. Эми затыкала уши, чтобы не слышать.

Опасаясь полиции, они не разводили огонь и ночами замерзали, хоронясь в глубине пещеры. Эми с матерью спали вместе с двумя пожилыми женщинами, тесно прижавшись друг к дружке. Мужчины тоже ложились вместе. Но зима выдалась слишком суровой, и в скором времени начали умирать старики – неслышно отходили во сне.