Прежде Кари ничего не требовала.

– Человек боится любви. Она меняет состав крови, дыхание приобретает несвойственный ритм. Ты чувствуешь, что твоими легкими дышит кто-то другой, и становится страшно. – Она говорила отрешенно, тихо. – Ты все еще гость в Аш-ти, потому что ты боишься. Но бояться нельзя, нужно шагнуть в пропасть. Шагни в пропасть, Дрейк.

– Кари!

Доминик Герма избавил от необходимости отвечать, спрыгнув с лошади и бегом направившись к нам. Он сохранял выправку и пружинистость движений мечника даже вне тренировочного поля. Одетого в черное Доминика легко было представить отдающим приказы. Его доклад дал время прийти в себя, хотя новости нельзя было назвать обнадеживающими.

– Прибыл гонец с другого берега, он сообщает, что первые корабли Армады уже у Радира! Король объявил священную войну и сам возглавляет ее. Он летит на флагмане, «Господе воинств». Это дьявольски большой корабль, Кари. И это еще выражаясь дипломатически. Там полно святых, отрядов братьев и сестер веры, очень мощный флот… Это значительно больше, чем мы рассчитывали. – На лбу Доминика пролегла складка. – Похоже, они решили с нами покончить.

– Король Тристан либо более отчаянный, либо более властный, чем я предполагала. – Кари отряхнула руки об одежду. – Пастыри для таких действий слишком медлительны. Мне не терпится с ним встретиться. И я очень надеюсь, что король взял с собой посла.

Доминик поднял брови:

– Я сомневаюсь, что они будут вести переговоры, Кари. Понимаю, голый шуай тебя развлек, но время дипломатии закончено.

Еретичка усмехнулась:

– Доминик, король-святой ни за что не упустит шанс поглазеть на ведьму Аш-ти. Чем больше претензий на святость, тем сильнее любопытство. Поверь, без поучений не обойдется. А посол – лучшая часть их представления.

Доминик хотел возразить, но сдержался. Безусловное доверие, которым Кари пользовалась у Четверки, продолжало действовать даже перед лицом неумолимой гибели. Доминик что-то предлагал, кивнув мне в знак приветствия; Кари отвечала. Реплики складывались в невидимый, давно известный танец, из которого я был исключен.

Пока они разговаривали, над неразличимыми отсюда долинами Лурда нависли грозовые тучи. Угольно-черная клубящаяся тьма окутала горизонт, вода потускнела. Далекие вспышки молний резали облака. На Аш-ти надвигался суровый осенний шторм.

– По крайней мере, флот Армады потреплет грозой, – сказал я.

– О чем ты? – Доминик обернулся и поднял взгляд в небо. – День хоть куда.

– Если любишь бури.

Кари скользнула взглядом по реке и спросила:

– Что ты видишь?

Я непонимающе сощурился:

– Я вижу тьму. Грозовое облако, которое покрыло весь горизонт и движется в нашу сторону. Не заметить его может только слепой. Тьма растекается по тому берегу, словно чернильная клякса. Солнце исчезло. Ветер утих. Он набирается сил, чтобы разнести все в щепки.

Некоторое время женщина вглядывалась в даль, будто рассмотреть шторм было трудно, а потом на ее лице появилась непонятная усмешка:

– Это не гроза, Дрейк.

Доминик смотрел на нас, словно на сумасшедших. В его глазах отражалось солнце.

– Это король-Терновник.

Акира спал в каюте «Господа воинств», и ему снился сон. Посол держал в руках меч, но не прямой и тяжелый, какие любили в Армаде, а слегка изогнутое оружие с сияющей кромкой. Невероятно острый и неожиданно легкий клинок заворожил Акиру. Он наклонял его из стороны в сторону, будто играл или резал воздух. Перья ангелов возмездия Бога-отца могли бы быть такими, как этот меч.

Во сне ему хотелось забрать клинок с собой, но хозяина оружия Акира не видел, а потому танцевал в пустоте, полностью увлекшись игрой света на стали. Меч стал его целью, другом, душой, и с каждым движением Акира достигал прежде неведомого уровня слияния с оружием, плавности движений и скорости. Мужчина пел, не издавая ни звука. Ему нравилось кружить с необычным клинком в руках, будто он стал скульптором, высекающим фигуры из пустоты.

«Что ты хочешь создать, Акира?» – спросил невидимый хозяин меча.

«Я не знаю», – ответил он, удивленный вопросом.

«Чего ты хочешь?»

«Я ничего не хочу».

«Тогда верни меч. Он тебе не пригодится», – спокойно проговорил неизвестный человек.

Слова казались разумными, и Акира потянул руку вперед, но она дрогнула, не желая отдавать чужое оружие. Слишком уж хорош был клинок, ни один воин не смог бы устоять перед ним. Посол замер, не отдергивая руку обратно, но и не разжимая пальцев на рукояти. Незнакомая прежде жажда обладания охватила странной сладостью – тягучей, ценной самой по себе. Искушение, детская тяга к красивой игрушке, мужская жажда женщины, желание исследователя получить ключ… Все, чего он не чувствовал прежде или о чем заставил себя позабыть.

«Я хочу оставить его себе», – изумленно сказал посол и проснулся.

Скинув шелка, опутавшие покрытое шрамами тело, Акира сел на постели, согнувшись, медленно вдыхая и выдыхая спертый воздух каюты. Черные ровные волосы змеились по плечам и падали на грудь. Птичий разлет бровей, острые скулы, слегка раскосые насмешливые глаза, полные синего льда, – посол выглядел совсем молодым, диким и диковинным. Волшебство меча все еще играло в нем, пело где-то глубоко внутри, но этот блеск быстро погас. Богатое убранство корабля Терновника подходило знати, и Акира вдруг почувствовал себя самозванцем, которого вот-вот выставят вон. Ему очень давно не снились сны.

Спустя несколько минут он снова был собран и холоден. Отдаленный шум улиц Радира встретил его на необъятной палубе корабля. Торговцы рыбой на разные голоса расхваливали утренний улов.

– Вы рано встаете, посол.

Епифания перестала рассматривать происходящее внизу. Радир был небольшим и аккуратным прибрежным городом, полным рыбаков и их кособоких лодок. Для воздушных судов Армады даже не нашлось достаточно элингов[2], поэтому инженерам пришлось спешно решать эту проблему. Кроме колокольни и рыбного рынка смотреть в Радире было не на что, зато взгляд приковывал полноводный Сит и возвышающиеся над ним горы. Флот церкви заслонил жителям Радира солнце.

– С непривычки я плохо сплю на борту, – безразлично ответил он.

– Неожиданно такое слышать. Со стороны кажется, что вы не способны испытывать неудобств. Вряд ли в наших войсках есть кто-то более необычный.