– Вот именно, – перебиваю, отирая ладонью капли с лица. – Мне не двадцать, чтобы меня строить. Ясно? Если ты продолжишь в том же духе, я заберу Настю, и мы уедем уже завтра. И вы еще ближайшие пять лет меня здесь не увидите. 

– Завтра не уедете. И ближайшую неделю тоже, – говорит уверенно эта несгибаемая женщина, которая никому не дает вторых шансов. Даже сыну. – Вы останетесь здесь до следующей субботы.

– Что, прости? – теряю дар речи от такой откровенной наглости.

– Твоя сестра приедет только к концу недели. Вы дождетесь ее возвращения. Инна хочет познакомиться с твоей будущей женой, – словно намеренно игнорирует имя Загорской мать. – И у нас с твоей невестой еще слишком много дел и встреч...

– Исключено! – перебиваю и машу головой, – мы уезжаем, как планировали, в понедельник и не днем позже, – выпаливаю, стоит только представить лицо Загорской, которой я это сообщу. Да я и сам уже успел устать от всего этого фарса. – У меня работа. У нее тоже. 

– Я бы… – начинает отец, но мать его перебивает:

– Тогда можешь забыть о моем благословении и вообще забыть, что у тебя есть мать, Илья! – зло бросает наша Эмма Константиновна, – если ты хочешь, чтобы я приняла твою… женщину, – практически выплевывает родительница, – она должна показать себя во всей красе, а не как неуклюжая, неловкая и смешная девчонка. Поэтому либо так, либо никак! – отрезала и тут же, сверкнув сталью в глазах, ушла, оставив нас с отцом молча переглядываться.

– Я уверен, что в лице сестры ты найдешь союзницу, сынок, – хлопает по спине отец. – Они с Настей чем-то похожи. Инна у нас тоже терпеть не может аристократические замашки твоей матери. Просто не обращай внимания на Эмму. Перебесится. А Настя – очень хорошая девушка. Передай ей от меня извинения за всю эту трагикомедию. И постарайся убедить задержаться, – кивает отец.

Приплыли, твою мать! 

И как быть? Готов ли я поставить желание матери выше комфорта Загорской?

В комнату возвращаюсь, мысленно подбирая слова, которые буду говорить девушке, чтобы она простила и меня, и мою “Семейку Адамс” за такие выкрутасы. А когда захожу, замираю на пороге от того, что вижу.

Настя бегает по спальне и лихорадочно скидывает вещи в свой открытый чемодан. Вокруг нее абсолютный хаос: плечики раскиданы, вещи, которые мы купили ей для поездки, валяются, а Загорская ревет. 

Не знаю, что и где ёкнуло, и почему так произошло, но мне практически физически стало больно, когда она бросила на меня всего один взгляд своих изумрудных глаз, и я увидел катящееся по ее щекам слезы. Надо бы что-то сказать, но я словно прирос к месту и напрочь забыл все слова. А Настят, тут же отвернувшись и торопливо смахнув ладошкой слезинки со щек, продолжила скидывать одежду.

– Настя.

– Уходи, – бросает,  не оборачиваясь.

– Что мне сделать? Извиниться? Прошу прощения. За мать и за племянницу, – говорю искренне и развожу руками, все еще не зная, как выбраться из того ступора, в который меня вогнали ее горькие слезы. – Настя, прекрати плакать.

Как и любой мужик, я никогда не мог смотреть на плачущих женщин спокойно. Не знаю, как так, но чувствуешь себя в такой момент полным дерьмом при любом раскладе, даже если ты не виноват. Но тут… Загорская. Упрямая, уверенная в себе, с достоинством отвечающая на все мои выпады и… ревет. И однозначно, на все сто процентов по моей вине. Хуже я себя не чувствовал себя еще никогда. 

– Отстань от меня. Просто отстань. Это единственное, что я хочу от тебя, Сокольский, – сказала, как отрезала, и, пыхтя от злости, как маленький паровозик, полетела в ванную комнату. Сгребла с полки свои баночки-скляночки, которые уже успела расставить,  и со злостью кинула прямо на вещи. 

– Так, стой, – хватаю ее за руку, когда она, топая, мимо меня несется к гардеробу.

– Пусти, – дергается девушка, но я мгновенно зажимаю ее в кольце рук. Так, что она и охнуть не успевает, как оказывается непозволительно близко прижатой ко мне. Возбуждение прокатывается по всему телу, когда эта упрямица упирается ладонями в мою голую грудь, пытаясь оттолкнуть. Хочется взвыть от того, как фантастически ярко отдаются внутри ее прикосновения. Как я ощущаю, кажется, каждым миллиметром ее горячие ладошки на своей коже. Но меня останавливает от глупости ее потерянный взгляд красных глаз и всхлипы, которые я слышу без остановки.

– Пусти меня… я сказала… – дергается Загорская в моих руках, не понимая, что делает только хуже. И почти вырывается, но я разворачиваю ее к себе спиной и захватываю запястья, прижимая к груди, блокируя всякую возможность движения.

– Не пущу. 

Сильней прижимаю к себе ее хрупкую фигурку.

– Я ненавижу тебя и твою семейку, Сокольский! – всхлипывает Настя, а я утыкаюсь носом в ее шею и закрываю глаза, вдыхая ее аромат и с каждым мгновением закипая все больше. Нет, не могу отпустить. Физически не могу. Нет силы воли, чтобы приказать телу разжать объятия. Мышцы рук перестали слушаться.

– Зачем ты меня сюда привез? Чтобы посмеяться? Доволен? – каждое следующее слово все тише, а  трясет и колотит ее в моих руках все сильнее. 

– Нет, Настя.

– Ну, а зачем тогда?! Почему нельзя было взять хоть ту же Вольскую?!

Вольскую. Не могу сдержать горькой усмешки. Вольская Карина – именно та, которая и получила должность, на которую надеялась Настя. Чувствую себя козлом вдвойне сильней.

– Потому что она не ты, – говорю спокойно и не могу сдержаться: целую в ключицу. Вдыхая полной грудью запах ее духов, легких, нежных, сладких, как и сама девушка.

Я не понимаю, что со мной происходит и почему ее тело, она вся, так на меня действует, но я, уже войдя во вкус, прокладываю дорожку из поцелуев к шее, вверх, поцелуй за поцелуем, пока упрямица Настя не замирает в моих руках. 

– Что ты… – шепчет просевшим голоском. А что я? Добираюсь до мочки уха и слегка прикусываю, сильней, насколько это возможно, сжимая ее руки в своих ладонях и прижимая к себе. Хочется большего. Желание разгорается внутри мгновенно до предела, и, черт побери, она это точно чувствует, потому что ее сердце начинает биться быстрей.

– Прекрати, Сокольский… – шепчет Настя, а я не могу придумать ничего лучше, кроме как выдать оправдание:

– Не было у меня ничего с Вольской. Она получила должность только потому, что я не захотел себе новую помощницу, Настя.

– Что?! – выдыхает Загорская удивленно. И я дурак, потому что нужно было держать язык за зубами, но мое “чистосердечное” вмиг приводит девушку в чувства.

– Да мне все равно с кем и что у тебя было, слышишь? – дергает руками Настя, пытаясь оттолкнуть меня. – Все равно! Ты просто скотина бессердечная! – кричит и все-таки вырывается, отбегая на приличное расстояние. – Я хочу домой. Верни меня домой. Не нужны мне твои деньги, – смотрит на меня глазами, полными обиды. – Я вернусь домой и уволюсь. Я видеть тебя больше не хочу, и работать с тобой не хочу, и рядом, – топает ногой, – быть не хочу! – и опять в слезы. – Еще этот дурацкий бассейн!