Хотя о чем это я...

Я поворачиваюсь на другой бок, лицом к окну, и слушаю шуршание и возню Сокольского за стенкой. Фантазия подкидывает смелые картинки, из-за которых я краснее помидора, но хвала небесам, вода журчать перестала достаточно быстро, и уже через мгновение я чувствую, как прогибается под весом мужского тела матрас и рядом ложится Илья, а меня с лету обдает ароматом мужского геля для душа. 

– Ты почему голый?! – округляю глаза, бросая взгляд через плечо. 

– Вообще-то я в штанах, – слышу смешок с соседней половины кровати и чувствую, как негодяй тянет на себя мое одеяло. – Не поделишься? 

– Не отдам, – цепляюсь сильнее за края одеяла. – Оно мое. А ты мог бы надеть футболку! Для чего их, по-твоему, придумали? 

– Настя, на улице тридцать градусов, ты хочешь, чтобы я сварился заживо в футболке? И скажи спасибо, что хоть в штанах, – поворачивается ко мне мужчина, укладывая руку под подушку. – Вообще-то обычно я сплю вообще без всего.

– Спасибо! – бурчу возмущенно. – И только попробуй… – замолкаю под пристальным взглядом черных глаз и бросаю уничтожающий взгляд на мужчину, который, кажется, чувствует себя совершенно комфортно. Еще и посмеивается надо мной:

– Что попробовать?

– Ничего.

– Ты чего так укуталась в одеяло? – скептически выгибает бровь Сокольский. – Не переживай, на твою честь покушаться не буду.

– Я мерзну.

– Летом в такую жару?

– Да! – бросаю и плотнее укрываюсь. – Я мерзну ночами. Хоть в минус тридцать, хоть в плюс.

– Настя… – заговорщицким шепотом говорит Илья, так чувственно и проникновенно, что притухший было огонек внутри удумал разгореться с новой силой. А я, как мышка, притихла и жду продолжения.

– М-м-м?

– Если что, я могу согреть… 

– Что ты?... – пока до моего полуспящего мозга доходит, что он имел в виду, Илья начинает хохотать, за что и получает тычок в ребра. Хотя для него и его каменных мышц пресса это как слону дробина.

– Дурак.

– Просто предупреждаю, – говорит, посмеиваясь, мужчина, – сильно замерзнешь, мое тело к твоим услугам. – И, легонько щелкнув меня по носу, укладывается на спину, оставляя меня наедине с моими дурацкими пошлыми фантазиями. 

Нет, вот как он может быть так спокоен? Я его совсем как женщина не интересую, что ли? Или он настолько самоуверен?

Хоть и растянувшись исключительно на условно огороженной своей половине огромной кровати, Сокольский, тем не менее, занимает чересчур много места. Слегка махни не так рукой, и я рискую его коснуться. А этого совсем не стоит делать.

Смешно, конечно.

Двадцать пять лет, а веду себя, как впечатлительная девочка-подросток. Но мое тело точно неадекватно. Поэтому, чтобы увеличить между нами расстояние до максимума, мне приходится сдвинуться чуть ли не на самый край, едва не свесив пятую точку.

И перестать дышать. Хотя, по-моему, и так нечем. Воздуха не осталось в нашей спальне. Его выжгло мое напряженное возбуждение. 

А еще надо перестать смотреть на его кубики, которые почему-то так хорошо видно в темноте. Все эти впадинки, изгибы, м-м-м...

Ну, и двигаться лучше не надо, но вот с этим явно проблемы!

Снова переворачиваюсь на спину – неудобно.

На бок – давит одеяло.

А все потому, что я чувствую себя хуже, чем простое “неловко”. Я просто не могу улечься и выбрать удобную позу. И поэтому все ерзаю, и ерзаю, и ерзаю, не находя себе места. Укутываюсь в одеяло все сильней и сильней, и скоро, кажется, перекрою себе доступ кислорода окончательно. И проснется Сокольский утром с моим хладным трупом в одной постели, и поставят заключение в морге: умерла от нехватки кислорода вследствие перевозбужденной возни.

Етить-колотить, Настя!

– Ты прекратишь? –  в конце концов, не выдерживает Илья. – Мы сколько еще будем скакать на этой кровати? – выдыхает зло мужчина. 

– Я тебе говорила, что ты спишь на диване. Он еще свободен! – поворачиваюсь спиной к Сокольскому, недовольно бурча.

– Клянусь, если ты так продолжишь возиться, я тебя обниму, Загорская. Более того, залезу под твое одеяло, и мы будем спать в обнимку всю ночь. А если еще...

– Все! Поняла-поняла, притихла и не подаю признаков жизни, – вздыхаю и закрываю глаза. Надо попытаться уснуть, пока Сокольский не удумал свои очень-очень и очень правдоподобные угрозы воплощать в жизнь.

Хотя какая-то, сама извращенная часть моего сознания, похоже, не против...

Утро встречаю в постели одна. Даже как-то не верится в подобное. Но, зная график и ритм жизни Сокольского, не удивляюсь. Этот Сокол – птица ранняя и наверняка уже упорхнул куда-то по своим важным-преважным делам. 

Медленно выплывая из сладких объятий Морфея, переворачиваюсь на спину и раскидываю звездочкой свои конечности на широченной кровати, устремляя взгляд в светлый потолок. И вроде хочется улыбнуться от того, как мягко и как прекрасно я выспалась, что, кстати, странно. Но вместе с организмом просыпаются нервишки. 

Наш день два.

Вчерашний был из рук вон какой отвратительный, эмоциональный, нестабильный и… волнующий. Что ждет нас сегодня? 

Ужин с тремя змеями.

Да, такая себе перспектива, но Илья обещал поддержать. Обещал “играть” на моей стороне, и уж не знаю почему, но я ему верю. После того, каким растерянным увидела этого идеального буку вчера,  ни на грамм не могу усомниться в его честности. 

Всего лишь пару-тройку часов продержаться. Потом еще денек, и к вечеру я уже занырну в теплую ванну с пенкой в своей маленькой уютной ванной с бокальчиком дешевенького, но так любимого мной вина, и буду в красках расписывать Ксю, какой Сокольский козел. Ну, не прелесть разве?

Сутки. 

Осталось потерпеть всего сутки.

Сладко потянувшись, нехотя поднимаю свое бренное тело с кровати и вижу на прикроватной тумбе записку:

“Уехал по работе. Встретимся на ужине” – аккуратным ровным почерком Ильи. И внизу маленькая приписка:

“P.S. Доброе утро, вредина” – которая почему-то заставляет разулыбаться, как дурочку.

Это мило. Даже как-то романтично. Хотя где Илья, а где романтика!

Быстро принимаю душ, волосы заплетаю в аккуратную косу и, остановив свой выбор на очередном легком сарафане, понадеявшись, что сегодня приключений не будет, выхожу из комнаты, держа курс на столовую. Время подползает к двенадцати, а значит, я благополучно проспала завтрак, но хотя бы попаду на обед.

– Доброе утро, – захожу в открытые двери столовой, встречаясь первым делом взглядом с Эммой, и только потом замечаю замершего чуть поодаль Сергея Денисовича, который тут же оборачивается на мой голос.