Она берет шприц из шкафчика и щелкает по кончику иглы, чтобы выбить пузырьки воздуха.

– Нет! Я… У меня завтра занятие. Мне нужно рано проснуться, чтобы подготовиться к тесту. Если ты мне дашь что-нибудь, то я могу проспать.

Она становится на колени рядом со мной и берет мою руку, которая лежит на краю черной ванны. На мгновение ее прикосновение кажется нежным, ласковым, и, наверное, я полная дура, если обращаю внимание на сны. Но потом она словно клещами сжимает мою руку и пытается уколоть в вену.

Я вырываю руку и отплываю в дальний край бассейна. Не могу скрыть ужаса и гнева в своем голосе.

– Я же сказала, нет! Не хочу.

Возникает неловкая заминка, и я уверена, что сейчас она размышляет, а не схватить ли меня и заставить силой. Это намерение витает в воздухе.

– Ах ты, маленькая неблагодарная… – говорит она с такой злобой, какой я прежде не слышала.

Внезапно я понимаю, что надо делать. Я смягчаю свой голос и перебиваю ее:

– Прости, мамочка. Я знаю, что ты пытаешься помочь. И ты совершенно права, мне действительно нужно что-нибудь, чтобы заснуть. Только можно мне сначала перекусить? Я целый день ничего не ела и поэтому становлюсь раздражительной. Я покаянно опускаю голову. – Не хотела обидеть тебя. Просто ночь была долгой.

Прежде чем ответить, она долго рассматривает меня.

– Как скажешь, дорогая. Подожди здесь, я принесу тебе супа. Потом ты сможешь отдохнуть. Когда ты проснешься, то почувствуешь себя совершенно другим человеком. – Ее голос звучит ласково, но мне он напоминает искусственную, сделанную на фабрике синтетическую клубнику – слишком приторную и не настоящую. Мы улыбаемся друг другу, но скорее, подобно животным, обнажаем клыки, чем действительно выражаем свою привязанность. Мы обе знаем, что что-то не так, но не думаю, что обе понимаем насколько.

Как только она уходит, мое спокойствие улетучивается, и я жадно хватаю воздух ртом, рука прижимается к груди, по моим щекам бегут слезы. Если, когда она вернется, я все еще буду здесь, произойдет что-то непоправимое. Уверена в этом.

Я выбираюсь из бассейна, черный гель стекает по моим ногам вниз к ступням, не оставляя и следа на моей коже. Я подбегаю к двери и прикладываю к ней ухо. Она слишком плотная, и почти ничего не слышно. Слышу, как моя мама разговаривает с кем-то прямо за дверью. Она произносит что-то вроде наполнить комнату газом… проще.

Невольно мои руки прижимаются к горлу. Я неистово пытаюсь нащупать шнурок, которого нет, опускаю руку ниже, но ничего не нахожу. Я смотрю на пустую руку и вспоминаю подвеску из своего сна. Стоп. Это же моя подвеска! Давным-давно я засунула ее в какой-то ящик или коробку, после того как Перл забраковала ее. Безвкусный кусок камня, как она сказала. Поэтому я отогнала прочь тревожное чувство, которое охватило меня, когда я сняла и спрятала ее. С тех пор я о ней не вспоминала. Почему мне приснилась магическая пещера, украшенная точно такими же кристаллами, как мой? Это не может быть совпадением. Я должна найти ее!

Как только я слышу мамины шаги, удаляющиеся по коридору, я выскальзываю из комнаты, затем из лаборатории, из Центра. Мне кажется, что сейчас я похожа на жертву, которую вот-вот настигнет хищник, как было во времена до Гибели Природы. Прижмет меня к земле, привяжет к столу, истыкает иглами мои глаза…

Даже когда я оказываюсь в безопасности в своей комнате в «Дубах», я продолжаю трястись. Что-то неправильно. Но я не знаю, со мной или с остальной частью Эдема.

Я начинаю рыться в комнате. Все платья, которые прежде много значили для меня – теперь не значат ничего. Они валяются, смятые и скомканные, пока я ищу всего лишь одну вещь, которая намного важнее их всех, вместе взятых. Я топчусь по великолепному искусственному шелку, мягчайшей имитации кожи, разрываю на части дорогие украшения, чтобы найти один маленький камень.

Когда, наконец, я нахожу кристалл, закатившийся в щель ящика, то прижимаю к груди, и почти ощущаю исходящее от него тепло. Умиротворение омывает меня. Со мной происходит что-то странное. Отчуждение, отторжение, как будто во мне есть что-то, на что я раньше не обращала внимания. Звучит глупо, но я даже не знаю наверняка, кто я.

Но сейчас, когда я держу это бледный розовый кристалл в своей руке, я могу сказать с уверенностью: что бы ни произошло со мной, кем бы я ни была – я не одинока.

Я снова слышу приближающиеся шаги. Затем стук.

Не задумываясь, я прячу ожерелье под рубашку и забиваюсь в угол комнаты. Наверняка это мама или зеленорубашечники, которые пришли, чтобы притащить меня обратно в Центр. Я стараюсь задержать дыхание и надеюсь, что, кто бы это ни был, он уйдет.

Снова стучатся. Очень тихо я беру в руку туфлю на шпильке и держу ее, готовая защищаться. Какой-то инстинкт агрессивного животного внутри меня рычит, что им меня не схватить.

– Ро, ты там?

Я чуть не взрываюсь от облегчения. Это Ларк.

Я открываю дверь и быстро затаскиваю ее внутрь, почти как параноик оглядываю холл и захлопываю за ней дверь.

– Взгляни на это! – говорю я, доставая ожерелье и поднося его прямо к лицу Ларк, во всю длину шнурка. – Откуда у меня это? Есть ли такое место… – Я умолкаю, понимая, что это звучит по-идиотски.

Но Ларк обхватывает меня за руки и говорит:

– Продолжай.

И я продолжаю, не по порядку и бессвязно, рассказываю о своих снах и о дереве, которое растет под землей, и о парне с золотыми волосами.

– Это всего лишь сон, – говорю я со слезами в глазах. – Но он что-то значит. Должен что-то значить. И эта подвеска… Она тоже необходима. Только я не знаю почему. – Я валюсь на кровать, и Ларк садится рядом, кладет руку мне на плечо. – Погоди, я вела себя ужасно с тобой прошлой ночью? – говорю я сквозь слезы. – Не помню, но мне кажется, я могла быть такой.

Она улыбается, прощая меня.

– Это была трудная ночь. Не переживай, я не обижаюсь. Но теперь ты начинаешь припоминать, – говорит она. – И эту ночь… и кроме того… Совсем другое. Хотя бы в своих снах. Может быть, и хорошо, что Перл подсыпала тебе наркотик. Он раскрыл твое сознание. Высвободил те участки, которые перекрыл Центр.

– Сейчас я готова услышать все, что ты знаешь, Ларк. Ты должна мне рассказать. Все. Пожалуйста, Ларк!

Она сосредоточенно поджимает губы. Затем ее выражение лица смягчается.

– Ты права. Наверное, я обязана рассказать всю правду. Только обещай, что ты не убежишь, не закричишь и не ударишь меня.

Я удрученно усмехаюсь:

– Все настолько плохо?

– Да, настолько, – кивает Ларк. А затем… молчит.

Я откашливаюсь.

– Я знаю, – говорит Ларк, – что нелегко говорить человеку что-то, во что он, по-твоему, не поверит. Ты обещаешь не делать поспешных выводов?