— Ты уже дошла до стадии принятия или все еще торгуешься? — хрипло раздалось над макушкой и бесчувственное тело в моих руках вяло трепыхнулось.

— Придурок! — завопила я ему в грудь от обиды и невероятного облегчения.

— А, все еще на стадии гнева…

Тяжелая рука легла на мое плечо, пальцы сжались тисками. Держась за меня, дор Лий отодвинулся. Я собиралась высказать этому гаду в лицо все, что вертелось на языке, не взирая на титулы, цензуру и натекшую из него лужу крови, но тут его вторая рука сцапала меня за подбородок.

— Извини, — сказал Анатоль, глядя на меня диким стеклянным взглядом, — мне придется. — И впился в мой рот холодными, как лед, губами.

Озноб прошелся по телу волной тряских мурашек, докатился до пяток, развернулся и погнал обратно, постепенно превращаясь в вихрь горячих щекотных искр, от которых уже пылали щеки, подрагивали, вцепившиеся в куртку канцлера руки, и вновь горячо и быстро забилось в груди сердце…

Поцелуй прервался так же внезапно, как и начался. Ненаследный бесь развернулся и молча, сначала чуть пошатываясь, но с каждым шагом все увереннее, направился по одному ему известному маршруту. Было бы, конечно, здорово, если бы этот маршрут совпал с тем, по которому мне до зубовного скрежета тут же захотелось отправить Анатоля, но это было не слишком продуктивно. Сама я из леса точно не выберусь. Пришлось брать себя в дрожащие руки и догонять длинноногое хамло.

За время, которое у меня ушло на то, чтобы сократить расстояние, советник дор Лий успел окончательно оторвать разодранный на лапшу рукав дубленки и того, что было под ним, и изобразить из останков нечто среднее между повязкой и жгутом. Рану на боку он прижимал здоровой рукой.

— Что это сейчас было?! — пыхтела я, пытаясь приноровиться идти по его следам, но, учитывая разницу в росте и шмотках, получалось у меня через раз. Сзади оставалась такая траншея, словно бульдозер проехал, а впереди танком пёр Анатоль и был так же, как танк, разговорчив. То есть никак.

— Я… требую… объяснений! — настырно продолжала я, несмотря на сбивающееся дыхание.

— Я не стану ничего объяснять, — отозвался он, не оборачиваясь.

— Почему!? — возмутилась я.

— Не хочу, — прозвучало в ответ, а затем он споткнулся обо что-то скрытое снегом, потерял равновесие и ударился раненым плечом о дерево.

Анатоль грязно ругнулся, из-под жгута обильно плеснуло, а у меня к горлу подкатило. Я всегда считала, что не боюсь крови. Я спокойно сдавала всяческие анализы, не падала в обморок от вида алеющих царапин и достаточно в своей жизни набинтовала порезанных пальцев и прочих кровящих частей тела, как своих, так и чужих. Да на мне самой после обнимашек с недоубитым канцлером данной жидкости было предостаточно — белоснежный мех пестрел разного рамера и насыщенности пятнами, каплями и потеками, где сбился в острые подстывшие на морозце сосульки. Но вид потекшей из-под повязки, дорожкой скатившейся по руке и закапавшей с кончиков дрогнувших пальцев алой жидкости, заставил меня срочно искать уединения за ближайшим кустом. Звуки никуда не делись, но хотя бы от зрителя я спряталась.

Вернулась. Анатоль меня ждал. Я было порадовалась, что не такой уж он безнадежный, как мужчина в два шага оказался рядом, задрал мне подол и рванул за нижнюю юбку. Мой возмущенный вопль заглушил протестующий треск рвущейся ткани. Коленкам стало значительно прохладнее и немного свободнее, а маньяк обзавелся внушительным куском батиста, который тут же разодрал на полосы и употребил в качестве перевязочного материала.

— Могла бы и помочь! — сказал этот невозможный тип, пытаясь затянуть узел, используя свободную руку и зубы.

— Мог бы и попросить!

Я ужасно устала, злилась, меня мутило, но мы кое-как справились с повязкой в три руки. Пришлось пожертвовать еще кусок. Истерика пробивалась смехом, я представляла себя героиней псевдо-военного фильма, медсестрой, с одухотворенным лицом рвущей последнюю рубашку, чтобы спасти раненого бойца. Остатки юбки были сунуты куда-то под куртку. Туда меня Анатоль не пустил, видно, хихикающая медсестра с дурными глазами не внушала доверия. Потом мне милостиво позволили ухватиться за карман, и мы снова пошли.

— А почему на нас не нападают? Мы же теперь легкая добыча.

— Они не трогают раненых. Убивают, да. Но если ранят и получают отпор, не трогают. Будут плестись следом, пугать, но не тронут.

Лес закончился неожиданно. Мы вывалились на запруженную каретами площадку со следами поспешного бегства. Валялись брошенные вещи, кое-где снег был испятнан кровью, обычной и черной. Из одной из карет свешивались чьи-то ноги. Один труп валялся у кромки леса, еще один — прямо передо мной, из под-живота расплывалось темно-красное. Чуть дальше в черной луже лежала лошадь с разорванной шеей. Больше лошадей не было.

Меня снова замутило. Я споткнулась, но меня удержали, и прижали к себе, стараясь максимально отгородить от открывшейся картины. Потом мы забрались в один из экипажей. Кажется, это был тот, в котором я ехала с Венианом, — вензельки на дверце были украшены короной. Анатоль порылся под лавками, нашел какую-то штуку — плоский диск с узорами — надавил на центр. Штука засветилась, и стало теплее. До меня только сейчас дошло, что я почти весь день пробегала по морозу с голыми ушами и в отсыревших от сидения в снегу юбках. А потом канцлер меня запер и ушел. Мне хотелось схватить его за руку и никуда не отпускать, очень страшно было остаться одной, но я так устала, что даже пошевелиться не могла. Щекам было мокро, на губах солоно. Я пялилась на дверцу кареты и боялась.

Он быстро вернулся. Калейдоскоп придуманных мной ужасов, обрастая подробностями, пошел только на второй круг. Анатоль приволок пару пледов и бутылку с вином.

— Там должна была быть какая-то еда, но я не нашел, — стал оправдываться он, вытирая мне лицо горячими пальцами, — а потом подумал, что вряд ли ты сейчас захочешь есть. — Я закивала, соглашаясь.

— Стаканов я тоже не нашел, — продолжал мужчина, ковыряя пробку ножом, добытым, вероятно, там же, где было добыто прочее. — Поэтому придется так. — Я согласилась, снова качнув головой, я вполне могу и так, не то, чтобы хочу, но могу, да.

Пробка продержалась недолго. Ярко запахло вишней и солнцем. Анатоль отпил первым, улыбнулся чему-то уголком губ — на щеке обозначилась ямочка и пропала. Почему я раньше ее не видела? Любопытно. Мне предложили бутылку. Я потянулась, но рука осталась лежать на месте. Отстраненно удивилась, но это было не так интересно, как пропавшая ямочка. Я же прекрасно чувствую свои руки, вот они, сложены на коленях. Анатоль пересел ко мне и помог сделать глоток. Вишня и солнце. Сладко и тепло. Следующий глоток я сделала сама. Почему у канцлера дор Лий виноватый взгляд? Подумаю потом.

Нас нашли еще до темноты. Вениан выбрался первым и привел помощь. Помню, что выскочила в одном платье и дрожа, прижималась к колкому от снега плащу, а он гладил меня по спутанным волосам, укутывая в теплое и мягкое, а потом вез меня на своей лошади и пускал по рукам светлячков, от которых было спокойно и сонно. Когда мы отъезжали, принц посмотрел в сторону и благодарно кивнул. Я тоже посмотрела. Бледный, с лихорадочно блестящими глазами Анатоль неловко поклонился. Почему-то возникло ощущение неправильности, как будто я сделала что-то не так.