Я прикрываю рот шарфом, натягиваю шапку на голову и борюсь с ледяным ветром, когда сворачиваю за угол квадратного маминого дома. На время забываю про погоду, пока публикую огромное количество милых фотографий моей собаки в социальных сетях. Я добавлю к ним праздничные наклейки, когда вернусь домой, и опубликую еще больше. Мысли о доме исчезают, по крайней мере, на мгновение.

Я не особо наслаждаюсь перспективой повидать всех своих кузенов и придумываю оправдания, пока иду по дороге. Короткая прогулка от дома до парка успокаивает своей тишиной. Иногда одиночество — мой единственный источник здравомыслия. Я взбираюсь на холм и петляю по тротуару, который граничит с входом в парк. Битси останавливается, унюхав что-то, но я тяну ее вперед.

Я надеялась, что поскольку сейчас Сочельник, парк окажется пуст. Однако, как только мы заходим, дружный лай приветствует нас с Битси. Рядом снует собака, и я не знаю, что делать, но потом слышу свое имя. Всматриваюсь в мужчину, позвавшего меня, а когда узнаю его, машу в ответ. Это Джон, выпускник моей школы. После окончания в девятнадцать лет он женился, купил дом с помощью родителей жены и теперь работает официантом. Мы поддерживаем связь через «Фейсбук». Мы пожимаем друг другу руки и наблюдаем, как сын Джона несколько раз бросает мяч их бордер-колли, который возвращает игрушку с такой энергией, что угрожает опрокинуть четырехлетнего мальчика.

— Как поживаешь? — спрашивает Джон, когда Битси и колли обнюхивают друг другу задницы. Потом Битси пытается сделать то же самое с мальчиком. Замечательно. У моей собаки отличные манеры.

— Хорошо. Учусь последний год в центральном государственном университете Коннектикута. А ты?

— И так и сяк. — Джон указывает на мальчика: — Это Райан, мой сын.

— Я видела несколько фотографий. Ты мало пишешь о нем в «Фейсбуке». — Не знаю, как интерпретировать эмоции на лице Джона, поэтому пытаюсь объяснить. — А следовало бы больше. Он восхитителен.

— Благодарю. — Джон делает паузу. — Ты слышала, что я порвал с его мамой?

— Нет, мне очень жаль.

— Это к лучшему. — Смесь боли и одиночества появляется в его глазах. — Колледж пошел тебе на пользу. Хорошо выглядишь. Не хочешь сходить куда-нибудь в пятницу?

Я застигнута врасплох. У нас с Джоном никогда не было общих друзей, целей или занятий в школе. Тогда он был крутым парнем, и многие девушки были влюблены в него, включая меня.

Я же была слишком сосредоточена на выживании в школе, чтобы с кем-то встречаться. Если мы мимоходом здоровались, можно считать, что мы поболтали. Но теперь он другой. Взрослый мужчина. У него есть работа и сын. И я обдумываю его предложение. Оно не похоже на подавляющее большинство приглашений на вечеринку.

Джон все еще горяч. И мил.

Но у меня есть Брайс. Или что там с нами происходит?

«Ничего, — напоминаю я себе. — Абсолютно ничего». Он даже перестал приносить мне обеды.

— Ладно, — соглашаюсь я.

В этом году Сочельник выпадает на среду, поэтому у меня есть два дня, чтобы отказаться, если решу не идти на это свидание.

— Ты помнишь «У Сэма»?

С этим баром я не особо знакома, была там один раз в старших классах. Они обслуживали несовершеннолетних школьников, если они были постоянными клиентами.

— Конечно. Он все еще открыт?

— Да. Встретимся там, в пятницу в восемь.

— До свидания

Поглощенная счастьем, я подхожу к дому и протискиваюсь через парадную дверь. Мама приветствует меня, ее короткие волосы с проседью упруго подпрыгивают после недавней поездки в салон красоты. Боб, мой отчим, женился на ней два года назад. Он электрик, служивший в армии. Он грубоват и необщителен, но ему нравится хвастаться своей коллекцией оружия, когда приходят мальчики, хотя это не было обычным явлением. Он сидит в кресле и смотрит телевизор. Когда я вхожу, Боб машет мне рукой в знак приветствия.

Я едва успеваю подготовиться к традиционному сеансу пыток в канун Рождества — ужину у бабушки. Я так озабочена моим вероятным свиданием с Джоном, что чуть ли не выхожу в двух разных ботинках.

Мы подъезжаем к дому бабушки с дедушкой уже на закате. Я следую за мамой и Бобом по потрескавшемуся тротуару к маленькому коричневому особняку в колониальном стиле на тупиковой улице в Милфорде. Ржавый зеленый пикап «Форд», который дедушка не водил годами, одиноко стоит на подъездной дорожке.

Мы стучим и сразу же без приглашения входим в этот хаос. Двоюродные братья и сестры, попивая гоголь-моголь, болтают, собравшись кучками, пока дети украшают высокую кривобокую елку. Я съеживаюсь, когда замечаю, что она покрыта большими цветными пятнами — несочетающимися по цвету электрическими гирляндами и смятой мишуре.

— Раньше ты украшала елку, — говорит мама, заметив уродливое хвойное дерево.

— Это было много лет назад.

— Не так уж и давно, — говорит она тоскливым голосом, всхлипывая и ностальгируя.

Теперь я вижу, от кого получила некоторые из моих «лучших» черт характера.

Я изучаю дерево, пытаясь вспомнить, когда украшала его в последний раз. Мои троюродные братья бросают мишуру, как конфетти, и это беспокоит. Мишуру следует использовать экономно и выкладывать так, чтобы каждая находилась на одинаковом расстоянии от предыдущей. Порядок успокаивает меня.

Хотя мне нравится большинство моих родственников, иногда мне хочется жить в другом мире. С меньшим количеством стаканов гоголь-моголя и бутылок с крепкими напитками, которые приводят к неуместным объятьям, громким разговорам и вопящим детям.

Я замечаю бабушку с дедушкой в другом конце гостиной. Они одеты в рождественские наряды — одинаковые красные свитера с вышивкой. Я обнимаю бабушку Джулию и вручаю ей подарок, завернутый в бумагу, на котором изображены собаки в шляпах Санта-Клауса. Она тянет меня в пустой угол, открывает его и, к моему смущению, надевает.

Для всех в комнате она демонстрирует розовый стеганый халат, который я купила ей. Он застегнут на все пуговицы до самого подбородка, и выглядит громоздким на ее худом сорокакилограммовом теле. Эта демонстрация моего простого подарка концентрирует на себе внимание всех гостей. Мне хочется сжаться и исчезнуть, сорвать этот розовый халат и убежать.

Я ловлю взгляд дедушки и молча умоляю о помощи. Стэн сидит в кресле-качалке с банкой пива в руке. Физически он полная противоположность моей бабушки. В нем около девяносто килограмм, и он сидит в красных фланелевых пижамных штанах, доходящих до середины живота. Дедушка улыбается мне, а я машу ему рукой. Он не делает ничего, чтобы положить конец моему позору.

Когда бабушка, наконец, снимает халат, я сажусь на красный старинный диван, на который она каждые десять лет шьет новые чехлы и подушки. Я