Дети довольно-таки досаждали. Трудно было думать о них долго. Все они были маленькими вертлявыми нигилистами, и приходилось вечно защищаться от их кровожадной натуры.

Перл ощутила досаду от таких мрачных мыслей и села ровнее на стуле.

– Я думаю, ваша мама очень добрая, – сказала Перл. – Просто у нее много работы.

– Да, много, – согласилась Фрэнни.

Мириам все больше времени уделяла своим юбкам. Люди присылали ей материю отовсюду. Каждый клочок имел свое значение, каждая нитка – кармическую силу. Перл сочувствовала ей. Неудивительно, что у нее не находится времени на близнецов. Ее разум занимали причинно-следственные связи. Она с утра до вечера готовила и шила свои космические юбки. Заниматься еще и детьми было ей не с руки. И разве она не отдала свое сердце первенцу? И что это ей принесло, кроме смятения и скорби? Джонни был похоронен под розмарином, с горкой мраморных шариков и серебряным кроликом сверху. Возможно, в глубине души Мириам считала близнецов несколько вульгарными. Второсортными. Они были достаточно большими, чтобы обходиться без материнской заботы. Они умели плавать и знали, как вести себя в лесу. Они могли приготовить себе завтрак. Они знали, где молоко и запасные одеяла на случай похолодания и где лампы для темноты.

– Она очень интересная женщина, – сказала Перл.

– Но с ней не очень прикольно разговаривать, – сказала Фрэнни и приложилась щекой к голове Перл. – Твои волосы хорошо пахнут.

– Я добавляю в шампунь немного меда, – сказала Перл.

Дети относились к ней по-доброму, но они ее морально разлагали. К тому же, они то и дело перескакивали на другие темы. Перл напрягла плечи, и Фрэнни подняла голову, хихикая.

– С нашей мамой не прикольно разговаривать потому, что каждый раз, как ей показываешь что-то, что ты впервые сделал, или говоришь о чем-то, что с тобой впервые случилось, она просто смотрит на одну из своих чертовых юбок и говорит тебе, что это чья-то еще история.

Фрэнни громко проговорила это в волосы Перл.

– Чертыхаться нехорошо, – сказала Перл.

– Все, о чем она все время говорит, это ее юбки. Она говорит: «Это кружево было на крестильной рубашке Ремедиос Борхес, испанской девочки девятнадцатого века, не дожившей до десяти лет и рисовавшей фекальные картины, снискавшие хорошие отзывы передовой миланской аристократии».

– Фекальные картины? – спросила Перл вяло.

– Я тоже одну нарисовал, – сказал Ашбел, – с домом, и деревом, и солнцем с лучами.

– Я ее помню, – сказала Фрэнни, морща нос.

Она была в том возрасте, когда девочки особое внимание уделяют гигиене. Она всегда мыла руки.

– Боюсь, – сказала Перл, – вы, дети, меня утомляете.

Кто-то из них свернулся у нее в ногах, поглаживая ей лодыжки. Кто-то мочился на куст, а еще один глазел на нее в бесстрастном ожидании чего-то этакого. Ох уж эти дети с их орлиными глазами! Глядя на них, Перл ощутила, как у нее упало сердце.

Ее взгляд перешел с детей на банку Ашбела, в которой самец богомола исчезал с обескураживающей скоростью. Он пытался спариться с самкой, и у него получалось, хотя он уже лишился обеих ног и головы. Где же отец близнецов? Перл ощутила панику.

– Где ваш отец? – спросила она строго.

– Ой, Перл, – сказала Фрэнни, – ты же знаешь, он сбежал.

– Он как-то раз пошел на Мириам с секатором, – ответил Питер, – решив, что она виноград, который надо подрезать, а потом убежал.

– А ты помнишь тот раз, – спросил Ашбел сестру, – когда я играл на крыльце в свинцовых солдатиков и разработал такой отличный план боя? А мама увидела это, похлопала себя по животу и сказала: «Этот клочок с куртки мальчика конфедерата, убитого в битве за Питерсберг, где была такая давка, что мертвым было некуда падать, и они стояли вместе с живыми». Помнишь это?

– Я это помню, – сказала Фрэнни. – Мама со своими жуткими юбками.

– Ох, – сказала Перл, – пожалуйста, уйдите от меня.

Дети так утомляли ее. Их близость была так навязчива, когда они дышали на нее своим сладким дыханием.

– Да, – сказал один мальчик, – оставьте Перл ненадолго.

– Кто ты? – спросила Перл. – Ну-ка, ты чей? Кто он? – спросила она строго остальных.

– Как? Это же Сэм, – сказал Ашбел. – Это твой Сэм!

– Ох, бога ради, – сказала Перл раздраженно.

– Сэм говорит, он может делать растения, – сказал Трэкер. – Он может, Перл?

– Никто не может делать растения.

– Перл, ты такая прикольная, – сказала Фрэнни, хихикая.

Ашбел понюхал волосы Перл.

– Если ты разомнешь шишковидную железу коровы и смешаешь с шампунем, волосы у тебя на голове смогут видеть? – спросил он.

– Нет, – сказала Перл резко.

Еще несколько детей, не знавших, чем себя занять, подтянулись к ее стулу. У нее не было сил встать и уйти от них. Нечего было и думать, чтобы она когда-нибудь осмелилась снова покинуть остров. Она останется здесь навсегда и будет напиваться до отупения, исполняя все свои желания.

Ведь острова для этого и нужны, разве нет? Взять хотя бы Острова блаженных[23]. Место, откуда берутся дети, край, куда уходят мертвые.

Каким было чудовище из «Красавицы и чудовища», а, Перл? Что это был за зверь? – спросила Джейн.

– Я думаю, там подразумевался змей, – сказала Перл.

– Змей! Фу, – сказала Джейн.

Джо рассмеялся. Он лежал на спине, в тугих черных плавках. От него разило непристойностью. Он был очень загорелым. Субботними вечерами девушки в Морганспорте напихивали влажные салфетки себе в трусики только при мысли потанцевать с ним.

Иногда Перл думала, может, он какой-нибудь мутант – до того у него был здоровый прибор. У нее на висках выступил пот, выдавая ее умственные усилия. Она покраснела. Она видела, как грубо и расчетливо он флиртовал с городскими девушками. Она вспоминала, как одна из них перевесилась через подлокотник на балконе кинотеатра, повизгивая и дрожа в темноте.

– Ты красотка, Перл, – сказал Тимми своим грубоватым голоском. – О чем ты думаешь?

У Перл дрогнули веки.

– Перл, смотри, у тебя в стакане жук, – сказала Джейн. – Хочешь, я его достану для тебя?

– Я буду пить вокруг, – сказала Перл.

– Почему ты пьешь? – выкрикнул Трэкер, дразнясь. – Перл! Перл!

– Потому, что от этого цветут твои кости, так ведь, да? – вклинился Питер. – Ты ведь так отвечаешь, Перл?

Питер хотел быть волшебником. Он думал, что такой номер с костями станет самым замечательным фокусом в мире. Он выплясывал перед Перл, обернувшись рваной белой простыней, у него на коже были нарисованы фломастером морские символы. Она смотрела, как он скрючивает пальцы, словно когти, и снова распрямляет.