— Какая разница, Кир? Ты никогда не видел меня и не увидишь её. Просто представляй, на её месте меня.

На секунду его лицо искажается в гневе, но потом он расплывается в иезуитской улыбке:

— Ты, правда, считаешь, что это сработает? — как-то чересчур уж вкрадчиво интересуется.

— Почему нет? — спрашиваю насторожёно, печёнкой чувствую, что сейчас ляпнет какую-нибудь гадость.

— Тогда у меня предложение на миллион, — ой, что-то мне подсказывает, не понравится мне это предложение. — Мы завяжем тебе глаза и ты, так и быть, можешь представлять на моём месте своего жениха. Обещаю быть нежным.

От такой наглости я просто теряю дар речи. Не дождавшись ответа, парень со злостью швыряет в меня словами:

— Это так не работает, Мари. Я потерял зрение, а не разум. У любой другой женщины, пусть даже самой красивой на свете, не будет твоего голоса, твоего запаха и вкуса. Я хочу ИМЕННО тебя. И я знаю, что ты меня хочешь тоже. Так что же тебя останавливает?

— То, что я не хочу предавать того, кого люблю? — отвечаю тихо.

— Да брось, — говорит зло. — Он же не узнает никогда. Получай удовольствие от жизни, пока можешь, в любой момент можно лишиться этой возможности, — так и хочется сказать, что я уже заметила. Уже лишилась. И это ещё не повод предавать себя, потому что, обманув Алекса, я, безусловно, изменю и себе. Но он не поймёт, я уверена. Может ещё не дорос.

— Ты рассуждаешь как избалованный ребенок. Привык получать все, что захочешь, на золотом блюде. Я не желаю больше это обсуждать.

Ставлю перед ним тарелку с бутербродами и сажусь на свое место. Мы молча жуём свой нехитрый завтрак, и ни один из нас не спешит идти на мировую.

— В Палере нет продажных женщин. Мы вас для этого слишком бережём, — уже гораздо более миролюбиво говорит Кир, когда я ставлю перед ним чашку кофе и сладости.

Ну да, усмехаюсь горько, как бы с ума не сойти от такой бережности. Больше мы к этой теме не возвращаемся и спокойно заканчиваем утренний приём пищи. Под конец Кирам говорит мне быть готовой к двенадцати часам, мы едем в столицу на бой. Недоумеваю, почему на этот раз должна везти именно я, а не Тураб, но объяснений не получаю.

КИРАМ

Пока собираюсь в дорогу, продолжаю возмущённо сопеть. Её «гениальная» идея с проститутками вымораживает. Настолько хочет избавиться от моего внимания? Вообще, сама формулировка, что слепому без разницы с кем спать, не видно же… Это за гранью добра и зла. Хочется пойти и сейчас же доказать ей, что разница есть. И я, конечно, соврал, что позволю ей мечтать о ком-то другом в моих руках. Она должна кричать только моё имя.

Я серьёзно не понимаю, чем я так плох для неё. Цветом волос, твою мать, не вышел или рожей? Что не так? Сказала бы прямо. Только прикрывается своим женихом всё время, и ни одного вразумительного ответа. Может Мэй и права, надо просто затащить её уже в постель, а потом она просто не сможет дать заднюю, не позволю. На секунду мелькает мысль, что она не хочет меня потому, что в её голове музыкант засел так же прочно, как сама Мари в моей. Но я отгоняю её, уверен на все сто в том, что моя девочка меня желает, уж такие вещи я могу определить. Воздух между нами дрожит от напряжения, а её дыхание с головой выдаёт, как сильно ей нравятся мои прикосновения.

С трудом отгоняю от себя ворох злых и развратных мыслей, сегодня очень важный бой за чемпионский титул. Ну и гонорар, конечно. Так что надо собраться и не думать о всякой чепухе вроде глупых болтливых женщин. Она хотела меня уязвить — и у неё получилось, но показывать, как сильно меня задело, я не намерен. Поэтому выхожу к машине с каменным лицом.

Какое-то время мы едем в тишине, но Мари не выдерживает первой:

— Почему ты берёшь меня с собой? Я думала бои — это что-то вроде исключительно мужского клуба.

Пытается сделать вид, что всё как обычно. Сейчас мне это тоже выгодно, так что поддерживаю ее игру в милые дружеские отношения:

— Нет, это же спорт, женщинам не запрещено присутствовать, но в сопровождении родственников, разумеется.

— Понятно. Но почему ты не едешь с Турабом или друзьями?

«Потому что не хочу никому показать свою слабость, ходить с поводырём — это унизительно». Но это не тот ответ, который можно выдать своей женщине.

— Мне будет приятно, если ты будешь со мной и поболеешь за меня, — выдаю полуправду.

— Ясно, — удовлетворившись моим объяснением, Мари включает музыку и оставшиеся два часа дороги мы проводим в молчании.

15

МАРИ

Никогда бы не подумала, что окажусь на подобном мероприятии. Не понимаю я этой мужской тяги наносить увечья и калечиться самим. Ради чего? Выплеснуть излишки энергии? Так есть множество гораздо более приятных способов. Но, для разнообразия, опыт конечно интересный. Мы проехали на небольшой паркинг для участников, где нас уже ждали Дина, Джавад и незнакомая мне девушка. Удивлённо отметила для себя, что начала отличать друг от друга укутанных донельзя, и ранее казавшихся абсолютно одинаковыми, женщин. Я с радостью обнимаю подругу, а она представляет мне свою спутницу — это бейгали Джавада, Мириам. Смотрю, как мило они общаются между собой, и недоумеваю — никакой ревности или конкуренции между ними нет и близко. И это так странно для меня, недопустимо даже: только я и никто больше. Либо без меня, ребят. Кстати, это еще одна из миллиона причин, почему не стоит поддаваться очарованию Кира, гарем — это совершенно не моё.

Тем временем Кирам что-то говорит другу по-палерски, хотя до этого все общались на аранском, ради меня, я так понимаю. Я вопросительно смотрю на Дину, в надежде услышать перевод, явно же это что-то не предназначенное для моих ушей и тем более интересное. Дина проверяет, не глядят ли в нашу сторону парни, и шепчет на ухо:

— Кирам оказал Джаваду честь войти в ближний круг семьи, — ну да, вот теперь всё ясно. Заметив по моим глазам, что понятнее не стало, Дина объясняет. — Это ритуальная фраза, означает, что Джавад, как близкий друг и родственник, может теперь видеть твоё лицо и говорить с тобой. Так же он должен нести ответственность за