Александр Цуркан: Насчет Высоцкого как актера я слышал многое от очень серьезных людей: от Александра Михайловича Вилькина, от Зинаиды Анатольевны Славиной. Они говорили, что Высоцкий поначалу был очень робок, скован, не было какой-то свободы в его игре. И Любимов его сначала тоже сильно теребил: поначалу как-то уж сильно он Высоцкого сдерживал! Юрий Петрович же был очень сильный, авторитарный человек: но если ты не ломался, то он начинал тебя уважать: мол, если ты такой же силы, то давай вместе пойдем!

Валерий Иванов-Таганский: С годами, понимая, насколько значима, насколько велика и объемна стала деятельность Высоцкого, Любимов начал все больше говорить о том, какой Володя замечательный поэт. И что он вырос за эти годы как артист. А главное — и к счастью обоих! — Любимов терпел и прощал Высоцкому очень многое, за что другие, давно бы потеряли место в труппе театра.

Валерий Минаев: Я некоторое время работал секретарем парткома Историко-архивного института, на базе которого и был затем создан Российский государственный гуманитарный университет. У нас, в Свердловском районе столицы, имелось несколько театров, несколько вузов. И вот однажды я угодил в комиссию, созданную в районном комитете партии, которая рассматривала «поведение режиссера Григоровича». На него в партийные организации пожаловались некоторые солисты Большого театра. Суть претензий была в том, что у режиссера-постановщика наступил некий простой в творчестве, длившийся на тот момент уже несколько лет. Соответственно, это не способствовало творческой карьере пожаловавшихся артистов. Также были обвинения в том, что Григорович имеет любимчиков и не всех артистов труппы берет в гастрольные поездки за рубеж. Возглавлял данную райкомовскую комиссию прославленный режиссер Марк Захаров. Я хорошо запомнил его выступление на этой комиссии: есть талантливые люди, которым просто необходимо прощать гораздо больше, чем всем остальным! К ним неприменимы те критерии, что применяются для всех остальных. И комиссия, помню, единогласно встала на сторону Григоровича. Потому что именно благодаря ему и существовал балет Большого театра в то время! Именно он и был тем самым магнитом, что притягивал зрителей на постановки. Публика же шла целенаправленно «на Григоровича». Не случайно во время обсуждения тогда прозвучало — как пример, — что в Театре на Таганке таким магнитом безоговорочно является именно Владимир Высоцкий!

Геннадий Николаев: В Театр на Таганке было невозможно попасть не только советским гражданам, но даже иностранцам. Там возле театра дежурили по ночам, жгли костры, чтобы согреться — все ради того, чтобы поставить заветный крестик в списке живой очереди за билетом!

Марина Замотина: В тот период, в 70-е годы, Таганка была очень значимая, о ней в культурной среде очень много говорили. И Высоцкий воспринимался как важная составляющая часть этого прославленного театра. Например, многие литераторы из моего окружения буквально рвались на спектакли Таганки. Конечно, с большими проблемами туда попадали, потому что достать билет на их спектакль — это была действительно целая история! Обычно — просто безбожно переплачивали спекулянтам: литераторы в то время неплохо зарабатывали.

Илья Рубинштейн: По второму своему образованию я профессиональный актер. И на актерскую стезю я пришел именно благодаря Владимиру Семеновичу.

Андрей Левицкий: Закончив школу, я поехал поступать в некое «театральное училище при Театре на Таганке». Мне было тогда 16 лет, шел 1980 год. Но поехал я в Москву только под воздействием творческого гения Высоцкого. Я, наивный провинциальный мальчик, был твердо убежден: если есть училище при МХАТе, при Театре Вахтангова — то и при Театре на Таганке оно тоже просто обязано быть! Это же самый известный, самый лучший театр! Очень разочаровался, когда понял, что такого училища нет. А когда вскоре узнал, что Высоцкий умер, то у меня просто все оборвалось. И я уже дальше поступал в театральный вуз по инерции — без особого желания, без блеска в глазах.

Андрей Левицкий: Должно было пройти долгих десять лет, мне необходимо было прожить свой тяжелый отрезок жизни — и дождаться, когда вернется из эмиграции Юрий Любимов. Чтобы поступить в Щукинское училище на его курс — в студию, которая была набрана специально для Театра на Таганке. Мы и экзамены сдавали в Театре на Таганке, и учились потом в нем: у нас процентов восемьдесят занятий, даже теоретических, проходило именно там. И могу сказать, что тогда практически невозможно было попасть на этот курс: абитуриенты приезжали в три часа ночи и записывались в очередь — это только чтобы их прослушали. Некоторые лезли куда-то вверх по этой знаменитой красной кирпичной стене — в надежде потом просочиться на прослушивание откуда-то с третьего этажа. Это было просто какое-то безумие! А почему? Потому что мы шли поступать в живую Легенду, в некий удивительный миф. И сами хотели стать частью этого мифа! И огромной, если не главной составляющей этого мифа как раз и являлся Владимир Высоцкий. Он был его эмоциональной составляющей. Можно сказать, что все мы этот театр понимали именно через Высоцкого! И только гораздо позже — через Юрия Любимова.