В ноябре 2006 года я отправилась в Вашингтон на ежегодную конференцию Американского колледжа ревматологии, чтобы выступить с докладом. Начальник, убедивший меня отправить заявку на участие в конференции, поехал со мной. Во время пересадки в Копенгагене мы сидели в одном из многочисленных кафе аэропорта. Солнце светило через огромные окна, из которых были видны самолеты, шумно разгонявшиеся по взлетно-посадочной полосе.

Я была полностью поглощена своей работой, и начальник в шутку поддразнивал меня из-за интереса к гормонам и иммунной системе. У меня было хорошее настроение: я испытала облегчение, получив результаты, с которыми могла работать дальше. К счастью, все не закончилось, словно выстрел в темноте.

– Нужно провести клиническое исследование! – эти слова соскочили у меня с языка. Я думала об этом с тех пор, как увидела результаты на экране компьютера. Клиническое исследование подразумевает тестирование лекарства на пациентах. – Нужно снизить уровень ЛГ и ФСГ и проверить, приведет ли это к сокращению воспаления, – продолжила я, поставив локти на белый стол. Мне было интересно, как отреагирует начальник.

– И как ты это сделаешь? – спросил он. Его лицо стало серьезным, но в глазах читалось любопытство.

Я сделала глубокий вдох и решила рискнуть.

– Нам придется дать пациентам ингибитор[14] гонадолиберина, – сказала я.

Впервые за несколько недель я озвучила мысли, которые роились у меня в голове. Мне казалось невероятным предлагать нечто настолько безумное. Теперь это уже не кажется сумасшедшей идеей, но тогда это было совершенно новое решение. Гонадолиберин контролирует все, что происходит на фабрике половых гормонов, и его ингибиторы, известные также как антагонисты, блокируют этот гормон. Другими словами, я хотела отправить начальника фабрики в отпуск на несколько дней. Без босса фабрика закроется. Подобные препараты еще никогда не тестировались как средство лечения аутоиммунных заболеваний. Это было все равно что сказать: «Итак, у нас есть маленькое исследование с интересными результатами, так что давайте устраним важнейший гормон мозга».

Большинство ученых сначала завершили бы дальнейшие исследования гормонов и цитокинов, чтобы найти подтверждение выдвинутой теории на клеточном уровне. Желание работать в этом направлении вполне естественно, но это еще и более осторожный путь. Моей ролевой моделью был Хенч, который ежедневно встречался со страдающими пациентами и пытался найти решение, как им помочь. Лучший способ узнать, насколько важен гонадолиберин, состоял в том, чтобы прекратить его выработку и посмотреть, сократится ли воспаление. Возможно, моим пациентам стало бы от этого лучше. Я сажала зернышко в надежде увидеть, как оно прорастет.

Начальник поразительно спокойно посмотрел на меня и лишь хмыкнул в ответ. По залу вылета неторопливо ходили туристы, командированные торопились на следующий рейс. Я посмотрела на свой пустой стакан из-под кофе.

– Хорошо, – наконец сказал он с дразнящей ухмылкой. – Кто знает, чем это может закончиться: полным фиаско или Нобелевской премией.

Высоко над нами раздался монотонный голос, обращенный к незаинтересованной аудитории, – на рейс в Вашингтон объявили посадку.

Ежегодная конференция Американского колледжа ревматологии – это как музыкальный фестиваль для зубрил: более 20 тысяч участников и сотни докладов за несколько дней. Залы и сцены достаточно большие, чтобы их почтили своим присутствием рок-звезды. Это как Гластонберийский фестиваль[15], но для ревматологов. Программа была похожа на полки, уставленные вкуснейшими сладостями, из которых я могла выбрать любимые. Я обвела все мероприятия, которые хотела посетить, а затем утащила программу своего начальника и обвела их же. Он снисходительно улыбнулся.

Мне нравится растворяться в особой атмосфере таких конференций. На подобных мероприятиях вы будто слышите чужие мысли. Однако на этот раз на мне лежала особая ответственность, ведь предстояло сообщить всем о своих результатах. Я не собиралась выступать с речью, но подготовила презентацию, которую должны были показать на большом экране в зоне для открытий. Туда приходили исследователи в перерывах между выступлениями, чтобы узнать последние новости и поговорить с теми, кто недавно сделал интересные наблюдения.

Я тщательно подготовилась и рано легла спать накануне презентации. Утром я надела до мелочей продуманный наряд. Спускаясь в лифте, услышала, как какой-то парень сказал, что я «хотя бы выгляжу как звезда». Это типично для исследовательской среды, где доминируют мужчины. Я приехала туда, чтобы обсудить свое исследование. Какое им дело до моей внешности? Мне было 27 лет, и я чувствовала себя маленькой и одинокой среди профессоров и академических суперзвезд. Однако я оказалась среди них!

Когда я на рассвете вошла в огромный зал, там практически никого не было. Я внесла несколько финальных правок в свою презентацию и стала ждать зрителей. Ко мне подошло несколько норвежских исследователей, и многие одобрительно похлопали меня по плечу. Наверное, им показалось очаровательным, что я так серьезно ко всему относилась.

* * *

На той конференции я впервые поняла, что такое неполезные связи. Везде, где собираются тысячи врачей и поставщиков медицинских услуг со всего мира, присутствуют представители фармацевтических компаний. Они организовывают ужины в изысканных ресторанах и устраивают лучшие вечеринки. Многие врачи не умеют веселиться, но представители фармкомпаний знают, как создать нужную атмосферу. Разумеется, на это есть причина. К счастью, в последние годы правила совместного времяпровождения врачей и представителей фармкомпаний ужесточились, но эта практика далеко не искоренена.

Представители фармкомпаний регулярно приезжали в норвежские больницы, чтобы представить результаты исследований своих препаратов. Конечно, они надеялись убедить врачей, что их лекарства лучшие. Больница Бетаниен не была исключением, и представители различных компаний приезжали туда практически каждый вторник. К сожалению, им редко задавали критические вопросы, и у меня то и дело возникало ощущение, что они умалчивают обо всем, что может представить их препараты в невыгодном свете.

Фармацевтическая промышленность – одна из самых прибыльных в мире. Она приносит деньги, о которых другие отрасли могут только мечтать. Ежегодно журнал Forbes составляет список крупнейших мировых компаний, и в первую сотню всегда входит несколько фармацевтических компаний. Согласно списку 2017 года, один лишь фармацевтический гигант Pfizer имел годовой оборот 53 миллиарда долларов и прибыль около 7 миллиардов долларов, заработав больше, чем компания Уолта Диснея.