«Открытие того, что ингибирование всего одной молекулы может настолько изменить жизнь людей, страдающих этим ужасным заболеванием, было поистине замечательным», – сказал Майни в одном из более поздних интервью. Вскоре ингибиторы ФНО доказали свою эффективность в борьбе с целым рядом аутоиммунных заболеваний, таких как анкилозирующий спондилит, псориаз, ювенильный идиопатический артрит и воспалительные заболевания кишечника. Однако этот революционный способ лечения принес пользу не только пациентам. Фармацевтическая промышленность разработала несколько ингибиторов ФНО, самыми известными из которых стали «Ремикейд», «Энбрел» и «Хумира». Все три вошли в топ-5 списка самых продаваемых фармацевтических препаратов 2016 года. Они принесли фармацевтической промышленности более 32 миллиардов долларов в год, что сопоставимо с годовой прибылью Nike. «Хумира» стала самым продаваемым ингибитором ФНО и оказалась вверху списка. Еще ни один препарат не продавался в таких объемах. Исследование Майни и Фельдмана подарило миллионам пациентов лучшую жизнь и привело к созданию самого прибыльного фармацевтического препарата в истории.

Сегодня мы гораздо увереннее используем ингибиторы ФНО для лечения ревматоидного артрита и других заболеваний, но помогают они только 60–70 % пациентов, и Майни заостряет на этом внимание. Практически 40 % пациентов ощущают либо минимальный эффект, либо не чувствуют его вообще. Это связано с «неизвестными нам причинами», как говорит Майни в презентации.

В 2000 году у Марит появилась возможность испробовать на себе новый роскошный препарат в норвежской больнице Бетаниен. Лечение пациентов ингибиторами ФНО стоило целое состояние, и врачи много спорили, разрешать ли ей попробовать этот препарат.

– Они не могли решить, достаточно ли тяжело я больна, – сказала мне Марит.

Когда ей сообщили, что она сможет попробовать «Ремикейд», Марит готовилась отпраздновать свое пятидесятилетие.

– Я была так счастлива, – сказала она. – Этот препарат совершил настоящую революцию, и я слышала о нем много хорошего. В то время лишь немногие норвежцы могли получить его.

Через несколько недель после начала лечения Марит заметила, что ее самочувствие улучшилось:

– Не все симптомы исчезли, и кое-где сохранилось небольшое воспаление, но некоторое время препарат был очень эффективным.

Затем, однако, ей стало хуже. Со временем эффективность препарата имеет тенденцию снижаться. Причина этому – жестокая шутка со стороны организма.

Иммунная система воспринимает эти биопрепараты как чужеземных врагов, поэтому армия тела начинает атаковать само лекарство. Со временем она усиливает защиту от вводимого препарата, поэтому эффективность лечения снижается.

В случае Марит «Ремикейд» действовал три-четыре года, прежде чем его эффект практически сошел на нет. После этого врачи прервали лечение. Марит пришлось некоторое время жить без лечения, прежде чем у нее появилась возможность попробовать что-то новое. Шли годы. Новые препараты ненадолго улучшали ее состояние, но спустя время симптомы снова возвращались.

– Каждый раз, когда приходилось прекращать прием очередного препарата, я чувствовала, что проиграла, – сказала мне Марит. – Когда что-то оказывалось эффективным, я всегда приходила в восторг.

Она попробовала весь спектр препаратов, доступных для лечения ревматоидного артрита. Из-за разрушения суставов ей пришлось перенести более двадцати операций, и иногда ее состояние ухудшалось настолько, что приходилось съезжать по лестнице на ягодицах. В такие периоды ей нужна была помощь, чтобы встать с постели и одеться. Каждое утро по несколько часов ее тело было совершенно несговорчивым и охваченным болью. Марит казалось, будто за ночь она превратилась в столетнюю старушку, которой требуется постоянный уход.

– Помню, как приходилось развешивать одежду после стирки зубами, потому что одна моя рука перестала функционировать, – сказала она. – Я всегда носила сумку на спине, чтобы не приходилось таскать вещи в руках. Человек ко всему приспосабливается.

Когда состояние становилось невыносимым, Марит ложилась в больницу, где ей вводили большие дозы кортизона. Впервые испытывая кортизон, Филип Хенч вводил пациентам 100 миллиграммов препарата в день, после чего они поднимались с инвалидных колясок и танцевали. Эта доза более чем в десять раз превышает ту, что сегодня назначают при долгосрочном лечении кортизоном. Однако сегодняшнее краткосрочное лечение высокими дозами – это нечто совсем другое: пациенту трижды вводят дозу 1000 миллиграммов за три дня. Марит проходила такое краткосрочное лечение несколько раз.

– Вечером ты, как обычно, испытываешь сильную боль и не можешь подняться с постели, но утром просыпаешься, поднимаешься и абсолютно нормально передвигаешься. Это что-то невероятное, – говорит она, описывая это чувство как чистую эйфорию.

Настолько высокие дозы кортизона – это неотложная помощь, благодаря которой человек некоторое время может нормально функционировать. К сожалению, эффект сохраняется только несколько месяцев, и побочные эффекты могут быть неприятными.

– Это как конфеты: вы едите их и хотите еще, – говорит Марит. – После ужасного самочувствия приятно вернуться домой и иметь возможность работать. Сложно представить себе американские горки, на которых мы, пациенты, постоянно катаемся. Мы никогда не знаем, насколько эффективным окажется лекарство и как долго продлится его действие.

* * *

История Марит – одна из многих. За время работы врачом я услышала бесчисленное количество подобных рассказов. Я понимала, что без улучшенных способов лечения нам не обойтись. Особенно в них нуждались пациенты, у которых не было других вариантов. Эти люди перепробовали все доступные лекарства.

Равиндер Майни говорит, что удача – это, возможно, самое важное для исследователя, разрабатывающего новый способ лечения. Когда мы в последний момент решили измерить уровень нескольких гормонов и в итоге сделали интересные наблюдения, удача была на моей стороне. Однако открытия – это в первую очередь результат упорной работы. Это как марафон, где лишь немногие достигнут финиша. Нужно продолжать бежать, несмотря на боль.

– Почему больше никто не проводит исследования в этой области, Анита?

Я выступала на конференции ревматологов в Шиене. Среди присутствующих была одна из ведущих норвежских исследователей. Ее вопрос был явно с подтекстом: она не верила, что новичок вроде меня способен открыть то, о чем никто раньше не задумывался.