– Но вы никогда не пла… – начал было Птаклюсп и осекся.

– А кара за срыв намеченных сроков будет ужасной, – предупредил Диос. – В соответствии со всеобщим законодательством.

Нервы и доводы Птаклюспа истощились.

– Разумеется, – выдавил он обреченно. – Почту за честь. Надеюсь, ваши высочества извинят меня. До захода солнца еще целых два часа.

Теппик кивнул.

– Благодарю, – ответил архитектор. – Да будут плодотворны ваши чресла. Мое почтение, великий Диос.

Было слышно, как он торопливо сбегает по лестнице.

– Она будет великолепна. Немного великовата… но великолепна! – сказал Диос.

Стоя между колоннами, он вглядывался в раскинувшуюся на другом берегу Джеля панораму некрополя.

– Великолепна, – повторил он и снова нахмурился, почувствовав резкий укол боли в ноге.

Да, сегодня же ночью надо съездить на тот берег. И зря он так долго тянул. Глупо. Но он же не мог отвлечься от праведного служения царству…

– Диос, что-то случилось? – спросил Теппик.

– Ваше величество?

– Мне показалось, ты побледнел.

Выражение панического ужаса на мгновение исказило морщинистые черты Диоса. Он выпрямился.

– Уверяю вас, ваше величество, я прекрасно себя чувствую. Прекрасно!

– Тебе не кажется, что ты несколько перетрудился?

Нескрываемый страх отразился на лице верховного жреца.

– В каком смысле, ваше величество?

– Ты слишком много хлопочешь, Диос. Встаешь с петухами, ложишься за полночь. Относись к жизни проще.

– Вся моя жизнь есть служение, ваше величество, – стоял на своем Диос. – В нем – весь смысл моего существования.

Теппик вышел вслед за ним на балкон. Лучи понемногу клонящегося к закату солнца вспыхивали на вершинах рукотворной зубчатой гряды. Но это был только центральный массив; пирамиды выстроились по всей дельте, до самого второго водопада, где Джель терялся в горах. Мало того, пирамиды занимали лучшие земли, ближе всего расположенные к реке. Но даже самый забитый крестьянин посчитал бы кощунством предложить иное решение.

Среди пирамид попадались сравнительно невысокие экземпляры, сложенные из грубо обтесанных плит. Со стороны они выглядели даже старше гор, укрывавших долину от пустыни. Хотя в конечном счете горы были здесь всегда. К ним были неприменимы такие слова, как «молодой» или «старый». Но эти первые пирамиды построили человеческие существа – бурдючки с мыслящей влагой, ненадолго задержавшейся в хрупком образовании кальция, – существа, которые распиливали скалы на куски, чтобы затем с превеликим трудом снова сложить их в гармоничную постройку. Эти пирамиды действительно были старыми.

На протяжении тысячелетий архитектурная мода менялась. Пирамиды поновее были сложены из более гладких плит, с более острыми гранями, попадались и довольно приземистые, облицованные слюдой. Однако даже самые отвесные из них, непроизвольно размышлял Теппик, не превышали единицы по любой домолазательной шкале, хотя некоторые стеллы и храмы, сгрудившиеся у подножия пирамид, как буксиры, окружившие дредноуты вечности, заслуживали внимания.

Дредноуты вечности, подумал он, они плывут, тяжело рассекая туманы Времени, и их единственные пассажиры всегда путешествуют первым классом…

На небо высыпали первые звезды. Теппик поднял голову. Возможно, подумал он, где-то там есть жизнь. Где-то там, на этих звездах. Ведь если правда, что вселенные миллиардами теснятся одна за другой, отделенные друг от друга лишь мгновением мысли, значит, люди должны быть повсюду…

«Но где бы они ни были, как бы ни старались, какие бы сверхъестественные усилия ни прилагали, им наверняка не удалось стать такими потрясающе глупыми, как мы. В этом смысле мы потрудились на славу. Вначале нам было дано лишь зернышко глупости, но за многие тысячи лет мы взрастили громадное древо».

Теппик обернулся к Диосу, чувствуя, что должен хоть как-то искупить нанесенный жрецу моральный ущерб.

– Ты тоже ощущаешь исходящее от них дуновение столетий? – спросил он по возможности непринужденным тоном.

– Простите, ваше величество?

– Я о пирамидах, Диос. Они такие древние…

– Правда? – удивился Диос, устремляя неопределенный взгляд на другую сторону реки. – Да, наверное, вы правы.

– Хочешь одну для себя?

– Пирамиду? У меня уже есть, ваше величество. Один из ваших предшественников снизошел до того, чтобы позаботиться обо мне.

– Должно быть, это великая честь, – сказал Теппик.

Диос благодарно кивнул. Парадные покои вечности обычно бронировались только для особ царской крови.

– Конечно, она очень маленькая. Невысокая. Но по моим скромным запросам этого вполне достаточно.

– Да? – зевнул Теппик. – Ну и прекрасно. А теперь, если не возражаешь, я пойду отдохну. Такой длинный день.

Диос поклонился, сложившись пополам, как на шарнирах. Теппик обратил внимание, что у Диоса было по меньшей мере с полсотни тщательно отточенных поклонов, передающих тончайшие смысловые оттенки. Этот был похож на номер три: «Ваш покорный слуга».

– И такой хороший, осмелюсь добавить, ваше величество. Теппик не сразу нашелся, что ответить.

– Думаешь?

– Облака на заре играли всеми красками радуги.

– Неужели? Устроить что-нибудь во время заката?

– Изволите шутить, ваше величество? Закаты случаются сами. Ха-ха.

– Ха-ха, – эхом отозвался Теппик.

– Вся хитрость в восходе, – поделился Диос, хрустнув пальцами.

* * *

Рассыпающиеся в пыль свитки Узла утверждают, что огромный солнечный апельсин каждый вечер пожирает небесная богиня Чо, оставляя маленький кусочек, чтобы к следующему утру вырастить новое солнце. И Диос знал, что это так.

«Книга Ямы» гласит, что солнце – это Око Йея, который каждый день пытается разглядеть с небесных высот обрезки ногтей с пальцев своих ног[13]. И Диос знал, что это так.

Участники тайных обрядов Дымящегося Неркала полагают, что на самом деле солнце – это круглое отверстие в водовороте синей мыльной пены богини Неш, за которым открывается истинный бушующий мир, а звезды – это дырочки, через которые льется дождь. Диос знал, что и это – правда.

Народное же предание рассказывает, что солнце есть огненный шар, который каждый день совершает оборот вокруг мира, а сам мир несет на своей спине через безбрежную пустоту огромная черепаха. И Диос знал, что и это так, хотя данная версия вызывала у него некоторое беспокойство.