Узнав, что кавалер де Каза-Веккиа спас герцогиню де Бланжини, император приказал определить каждому из приглашенных место за столом.

Когда главари «кротов» вошли, весь двор толковал о происшествии с принцессой. Наполеон хотел, чтобы герцогиня сидела напротив него, а по обе стороны от нее стояли приборы для тех, в честь кого давался обед: для Жоржа де Каза-Веккиа — справа, для Алкивиада де Фоконьяка — слева. Жорж бросил рассеянный взгляд на великолепный стол. Приглашенные чувствовали, что эти двое вот-вот станут фаворитами, их окружили и наперебой поздравляли. Жорж вел себя холодно и с достоинством, а Фоконьяк — с любезной надменностью.

По этикету все должны были стоять около своих мест, ожидая прибытия Наполеона и императорской фамилии. Жоржа и Фоконьяка разделяло пустое кресло, предназначенное герцогине. После короткого ожидания дверь открылась и камергер доложил о его величестве императоре. Наполеон в сопровождении своего семейства и маршалов, вошел в зал Генриха III. Он шел, не обращая внимания на склонившиеся перед ним головы, но удостоил приветствия рукой Жоржа и Фоконьяка, которые ему низко поклонились.

Императрица не присутствовала на обеде. Пустое кресло между двумя друзьями заняла герцогиня де Бланжини.

Садясь в кресло, молодая женщина обещала себе отвечать ледяной сдержанностью на лесть, которой Жорж ее наверняка осыплет. Она размышляла так: «Этот человек меня спас. Я хороша собой и влиятельна при дворе. Он знатен, может надеяться на мою симпатию и воспользуется нынешним происшествием, чтобы добиться моей благосклонности».

Однако молодой человек не переходил границ холодной вежливости, и герцогиня решила обратить свое внимание на Фоконьяка, которому она не была ничем обязана. Кадрус с одного взгляда угадал намеченную ею линию поведения и обращался с ней с надменной холодностью, нисколько не выходя за рамки этикета.

Фоконьяк, напротив, вел себя как маркиз времен регентства, любезно переговаривался герцогиней де Бланжини и чрезвычайно находчиво ответил на благосклонные замечания императора. Наполеон удивился тому, что маркиз не принимает мер, чтобы не дать угаснуть благородному роду Фоконьяков.

— Государь, — ответил маркиз, — имя Фоконьяков получило начало при Карле Великом, оно угаснет при Наполеоне Великом. Благородной фамилии достаточно того, что она видела двух величайших гениев человечества.

Наполеон любил тонкую лесть. Сравнение его с великим императором было ему чрезвычайно приятно. В глазах придворных Фоконьяк поднялся на почти недосягаемую высоту. Жорж своей сдержанностью, своим непринужденным и любезным обращением полностью оправдывал милость оказаться за императорским столом.

— Вы нам обещали, — обратился Наполеон к Жоржу за десертом, — рассказать историю вашего чудесного ножа, который оказал нам такую важную услугу, спасши жизнь герцогини де Бланжини, нашей родственницы. Мы охотно выслушаем вас.

— К вашим услугам, сир, — ответил Жорж, поклонившись. — Ваше величество очень милостиво напомнили мне о том, как этот нож спас герцогиню де Бланжини. Это станет еще одной страницей в его истории. А началась она в 1237 году. Весь христианский мир объединился для того, чтобы помочь сирийским братьям по вере. Людовик Святой вознамерился стать во главе рыцарей нового Крестового похода. Вскоре это известие достигло Востока, пришедшего в сильное волнение. Тогдашний тамошний повелитель, жестокий и фанатичный убийца Горный Старец, узнав о готовившемся походе, собрал тайный совет, на котором было решено убить Людовика Девятого. Как ни секретно проходил этот совет, сирийские христиане узнали о нем и о том, что двое убийц отправились во Францию. Людовику Девятому угрожала смерть. Остановить убийц мог только Горный Старец. Тогда двенадцать христианских рыцарей решились почти на самоубийственное предприятие. Надо было ворваться в крепость, где засел Горный Старец, захватить его, вынудить его послать новых лазутчиков, чтобы отозвать прежних, добиться от него обещания не покушаться на Людовика Девятого, или, в конце концов, уничтожить этого повелителя убийц. Двенадцать храбрецов выполнили свою миссию. Перебив часовых, рыцари пробрались в покои Горного Старца и добились отмены смертного приговора Людовику Девятому. Во главе этих смельчаков стоял мой предок, государь.

Старый сирийский принц повидал немало храбрецов. Им двигал не страх, а восхищение доблестью и отвагой, и поэтому он захотел привлечь таких людей к себе. «Христианин, — сказал он моему предку, — ты совершил великий подвиг. Не важно, какую веру исповедует человек, он достоин наивысшего доверия, если совершил такое во благо своего государя. Поступай ко мне на службу. Ты получишь почести, богатство и славу. Сверх того я позволю тебе и твоим товарищам свободно исповедовать вашу религию». После отказа моего предка Горный Старец продолжал: «Тогда пусть не говорят, что я видел чудеса храбрости и не вознаградил их. Не опасайся, христианин, твой король останется невредим. Ты и твои товарищи будут под моей защитой, пока вы не ступите на землю своей родины. Ты же через год получишь от меня подарок. К тому времени изготовят рукоятку ножа, который я тебе преподнесу. Я хочу, чтобы он напоминал всем о твоем благородном поступке и переходил от отца к сыну». Через год, — закончил Жорж, — мой предок получил нож, рукоятка которого привлекла внимание вашего величества. Извольте видеть, сир, — показал кавалер де Каза-Веккиа, подавая Наполеону свой диковинный нож, — тут вместе соединены крест и полумесяц. Христианство и магометанство подают друг другу руки.

Эту историю, рассказанную без спесивого высокомерия, а очень просто и скромно, все присутствующие выслушали с величайшим интересом. Наполеон поблагодарил кавалера и перевел взгляд на маркиза.

— Кажется, и вы хотели рассказать нам историю своего ножа? — обратился он к Фоконьяку.

— Моя история не столь чудесна и романтична, — ответил маркиз, сделав поклон в стиле Людовика Пятнадцатого.

— Мы слушаем, — любезно продолжал император, благосклонно кивнув головой.

— Государь, — с уверенностью начал Фоконьяк, — мой нож не имеет такого благородного происхождения, как нож кавалера де Каза-Веккиа. Но он издалека. Рукоятка служит воспоминанием об охоте на слона. Я думаю, что рассказ этот будет неинтересен, и, повинуясь желанию вашего величества, я постараюсь изложить его как можно короче. Этот нож был подарен моему предку дамасским султаном. Подарок он получил во время Первого крестового похода. Но подарки такого рода столь многочисленны в нашей фамилии, что мы могли бы наполнить ими целый арсенал.

При этом бесстыдном хвастовстве многие придворные неодобрительно зашептались.

— Следовательно, в моем ноже примечательна только рукоять. Она демонстрирует один из видов соколиной охоты. Мне пришлось заставить сокола охотиться за такой дичью, за которой ему не случалось охотиться никогда… за слоном!

— За слоном?! — недоверчиво зашептались гости.

— Охота на слона!

— С соколом!..

— Маркиз!..

— Вы шутите!..

— Вовсе нет, — ответил Фоконьяк, — и вот тому доказательство.