– Вы ангел? – спрашиваю я. Она смеется.

– Так ты умеешь разговаривать вежливым тоном. Какая приятная новость. С тех пор как ты попала на борт корабля четыре дня назад, ты только и делала, что кричала во весь голос да уверяла всех, что ты умерла и что смерть должна быть совсем не такой, а затем снова проваливалась в сон.

От волнения у меня учащается дыхание. Между судорожными вздохами я успеваю задавать ей вопросы, но кашля все еще нет. Я давно должна была закашляться.

– Где я? Что случилось? Что это, черт возьми, такое? Кто вы, черт возьми, такая? Мы в аду? Почему вы птица? Это костюм такой, что ли? Вы существуете? Вы медсестра? Мы в больнице? Мы на корабле?

Сова наклоняет голову набок. Судя по выражению ее лица, эта беседа, похоже, происходит у нас не впервые. Когда она одергивает и поправляет одеяло, я замечаю, что на мне нет никакой одежды.

Перед глазами тут же возникает морг. Так я попала в морг? Я лежу в холодильной камере? Я совсем не чувствую себя мертвой. Наоборот, я чувствую себя необыкновенно живой.

– Птенчик мой, тебя доставили на борт «Амины Пеннарум» в тяжелом состоянии. Нам пришлось в срочном порядке обратиться к Дыханию, потому что по-хорошему ты идти не хотела, сколько бы я и остальные ростры тебя ни уговаривали. Если бы Милект тебя не нашел, ты бы так и умерла в своей земной оболочке.

Это не ад, а небо, – продолжает она, – и я не черт, но Ведда. Мне тоже очень приятно с тобой познакомиться. Я не птица, я ростра. И конечно же, это не костюм. Это мое оперение.

Ах, ну теперь-то все сразу прояснилось.

Похоже, я действительно сошла с ума. Голова наполняется образами из книг – Мильтон, Уильям Блейк, «Моби Дик», – диснеевских мультфильмов, которые я нехотя смотрела в больницах, и рождественских выпусков телепередач; на ум приходят йоговские практики в стиле нью-эйдж, позволяющие открыть свой разум и добиться просветления, и Я. Не. Знаю. Что. И. Думать.

Обустраивайся, подсказывает птица у меня в груди. Гнездуйся. Кормись.

– Верно, она, должно быть, голодна, – невозмутимо отвечает Ведда, обращаясь к моей грудной клетке. – Негоже так долго спать.

Наклонившись ко мне, она пытается накормить меня чем-то, но еда только размазывается по подбородку. Хотя я не открываю рта, ей все равно удается просунуть ложку у меня между губами. Я сдаюсь и начинаю жевать что-то отдаленно напоминающее овсяные хлопья.

Откуда-то дует ветер – морской ветер. Звуки, которые я приняла за пиканье медицинского оборудования, оказываются чем-то совершенно иным. Это трели, крики и писк птиц.

– А вы что здесь делаете? – спрашиваю я у совы.

– Я твой стюард, – отвечает она. – На «Амине Пеннарум» у капитана и всех его помощников есть стюарды из сословия крылатых. Ты пока ничего не знаешь, птенчик, а тебе многому предстоит научиться. Тебя долго с нами не было.

На последние слова я не обращаю внимания.

– В каком мы океане? В Тихом? Мы на круизном лайнере? В плавучем госпитале?

Она снова смеется.

– Когда тебя доставили на борт, ты была как упавший с мачты птенец, который еще не научился летать. Но теперь, похоже, твои силы восстанавливаются. Сколько вопросов! Давай-ка оденем тебя в форму. Достаточно ты пролежала в постели, тебе не помешает размять ноги и подышать свежим воздухом.

– Все нормально, – с тревогой говорю я. – Я сама могу одеться. И есть, разумеется, тоже. Мне не нужен стюард.

– Клянусь Дыханием, терпение мое на исходе! – вздыхает она. – А мне, думаешь, так хочется с тобой нянчиться? Но это решать не тебе и не мне, так что, будь добра, облегчи нам обеим задачу и позволь мне тебя одеть. А потом я займусь своими делами, а ты своими.

Вылитая медсестра: такая же деловая и практичная, тоже не терпит болтовни и пререканий. Я с тоской в сердце вспоминаю, как однажды посреди ночи услышала смех медсестры, проходившей мимо моей палаты. Где же я? Что со мной случилось?

Ведда выдает мне плотную синюю куртку, штаны, рубашку и нижнее белье из какого-то мягкого материала. Затем она все это на меня натягивает. Вот и полетела к черту моя самостоятельная жизнь. Я так слаба, что едва могу разобраться, как застегнуть пуговицу, хотя на этой одежде пуговицы больше напоминают крючки.

– А что такое ростры? – спрашиваю я.

– Тебя забрали, когда ты была еще совсем маленькой. Ты и впрямь ничего не помнишь?

– Забрали…

Она кивает, как будто говорит о каком-то пустяке. Но это вовсе не пустяк.

– Ростры, птенчик мой, это те, кого люди внизу назвали бы птицами. Вот только ростра – это птица, которая не всегда остается птицей, – говорит она. – Мой народ летает и в небе утопленников, и здесь. Не все птицы, которых можно увидеть внизу, ростры. Лишь немногие.

Я начинаю размышлять о птицах: вороны, сороки, воробьи. Я представляю, как целая вереница гусей садится на водную гладь и превращается в подобных Ведде существ. Я читала сказки с таким сюжетом. И античные мифы.

Я вспоминаю птиц на лужайке у нашего дома в тот последний день, когда бы он ни был. Теперь я четко помню всех этих птиц, и как они на меня глазели, и как в окно залетел трос.

Но кто же такие утопленники?

Сова запихивает мои ноги в серые кожаные ботинки.

– Вот ботинки из голубиной кожи, – рассказывает она. – Из кожи обычных голубей, а не ростр.

Понятно. Через мертвую кожу я чувствую беззвучное трепетание их сердец.

Нет, это невозможно. Я мотаю головой. Я ничего не понимаю.

– Ну что, птенчик мой, готова? – спрашивает Ведда, разглаживая свои перышки.

– К чему?

– Пора тебе познакомиться с экипажем.

– Но я…

– Капитан! – вскрикивает Ведда. – Аза Рэй Куэл проснулась!

За дверью кричат птицы, и, к своему изумлению, я вдруг осознаю, что это не просто крики, а настоящий язык: они спорят о том, кому принадлежит право увидеть меня первой.

В этот момент со стуком распахивается дверь, и в комнату вваливается толпа престранных существ с крыльями всех возможных цветов. Я делаю пару нетвердых шагов назад. Ведда поддерживает меня, чтобы я не рухнула на пол.

О господи, Аза. Что происходит?

Взгляд падает на ярко-голубое оперение, а затем на его обладательницу – девочку с ирокезом цвета индиго, а дальше на поросшую красными перьями грудь мужчины с худым, вытянутым лицом и темными волосами.

Ростры. Все в униформе.

Внезапно они кланяются.

Затем я замечаю остальных – их всего несколько, они тоже одеты в униформу, но у них вдобавок к нашивкам она украшена медалями. Это народ высокий и худой; они смахивают на людей, только с синей кожей и темно-синими губами. Они изящно сложены, а на горле у каждого бледные, похожие на облака узоры. Если бы они стояли на фоне ясного неба, я бы, может, и вовсе их не заметила. Они похожи на людей, достаточно похожи, чтобы…