– Ты моя дочь, Аза, – говорит она мягким голосом. – Здесь твоя жизнь будет лучше, чем когда-либо могла быть внизу. Поднебесный мир – это лишь тень. Утопленники всю жизнь живут в тени. Тебя похитили и в наказание за мои грехи спрятали внизу. Все это произошло не по твоей вине, а по моей.

По ее щеке скатывается еще одна черная слеза – точь-в-точь как те слезы, которые я только что видела в зеркале.

– Шестнадцать лет назад ты родилась, а пятнадцать лет назад тебя у меня забрали. Ты не представляешь, как это было больно. Ты не представляешь, какие последствия это имело для Магонии.

Она выпрямляется и с улыбкой пожимает плечами.

– Но сегодня, как и подобает, мы будем праздновать. Мы достаточно долго скорбели. Сегодня мы отпразднуем твое рождение и возвращение. Дай?

Она поворачивается к черноволосому парню, который все еще смотрит на меня с укором и неприязнью.

– Утопленники будут отмечать день ее рождения похоронами.

При этих словах я вздрагиваю.

– Мы поступим иначе. Покажи Азе, что такое магонская песня. Она не слышала ее уже пятнадцать лет. Покажи ей, как она вместе с нами спасет свой народ.

Немного помедлив, он кивает и на несколько секунд закрывает глаза. Я замечаю, что в небе не осталось ни одного корабля. Мы летим на большой скорости, и когда из его груди раздается мелодия со сложным мотивом и множеством переливов, ветер усиливается.

Через секунду вступает и он сам.

Я чувствую дрожь в груди. У этого парня – Дая – в грудной клетке тоже живет птица.

Они поют так слаженно, и песня их настолько прекрасна, что я теряю дар речи.

Милект свиристит у меня в груди. Учись. Пой с ним вместе. Это твое предназначение.

– Нет, – говорю я. Меня раздражает его настойчивость, равно как и возникшее у меня странное желание его послушаться.

Похоже, в Магонии пение имеет особое значение. Мне кажется – нет, я знаю точно – что песня способна творить.

Мне не терпится самой попробовать петь, но при одной мысли об этом я начинаю страшно волноваться. Это чувство сложно описать.

То же самое я испытывала в подвале с Джейсоном.

Дай перестал петь и наблюдает за мной с гримасой на лице. Из его груди доносится трель.

– Нет, – отрывисто говорит он, ударяя себя кулаком в грудь. – Не время. Она еще не готова. – Его птица умолкает, а он взбирается по снастям, наматывая на руки веревки. Экипаж стоит по стойке смирно. Дай снова начинает петь. Рассыпанные по небу звезды перемигиваются, будто это он пробудил их и привел в движение.

Некоторые из них гораздо ярче остальных. Они особенно отчетливо выделяются на черном небе.

Я начинаю считать. Шестнадцать. Они горят так ярко, точно это не звезды, а свечи.

С верхушки мачты раздаются голоса маленьких желтых птиц, и тут моя птица тоже начинает петь у меня в груди, дополняя песню Дая собственными нотами.

Внезапно я понимаю, что мы с ним должны петь вместе. Я едва сдерживаю себя, но почему же мне так хочется петь?

Это просто смешно. Какая из меня певица?

Что-то рождается из смешения их голосов – песня, которая заставляет воздух вокруг нас с Даем колебаться.

Кто он такой?

Я не знаю, но внутри у меня все замирает, и в следующий миг в небе, изогнувшись дугой, появляется северное сияние, которое затем волнами расходится в ночной темноте.

Все эти цвета пестрым полотном ложатся на корабль. Я перевожу взгляд на Дая: он сияет, озаренный их переливчатым светом.

Закинув голову, он поет прямо в небо, и моя грудная клетка трясется в ответ.

Моя птица запевает снова, и к цветам северного сияния добавляется бледно-голубой.

Дай с поразительной легкостью карабкается вверх по мачте. С неба сыплется фиолетовая пыль. Падая, она тускло искрится.

У меня нет слов. Заль нежно смотрит на меня, прижав руку к моей груди.

– С днем рождения, Аза, – объявляет Дай с верхнего рея и склоняет голову.

– С днем рождения, Аза, – вторит ему экипаж, и все они тоже склоняют головы.

– С днем рождения, Аза, – говорит Заль с улыбкой.

Это тот день рождения, до которого я не должна была дожить. Я должна была умереть, но я жива. Я должна была остаться на земле, но я тут. Неожиданно для себя я издаю протяжный вопль отчаяния, и из глубин корабля кто-то глухо стонет в ответ. Нервно переминаясь с ноги на ногу, члены экипажа оглядываются по сторонам, но в этот момент я закрываю рот рукой.

Мне следовало бы проявить уважение, быть вежливой и благодарной. Но я на летающем корабле, меня похитили из дома, и, судя по всему, все, кого я люблю, считают, что я мертва.

Быстро перебрав в памяти все, что произошло в последнее время, я прихожу к выводу, что события, в подлинности которых я точно уверена, заканчиваются на эпизоде с шоколадными эклерами в кухне. Я помню видеозапись серебристого гигантского кальмара, кругами поднимавшегося со дна океана. Я помню, как мы с Джейсоном почти…

И – бац! – вот она, черта между реальностью и вымыслом. Я резко поворачиваюсь лицом к капитану.

– Вы сказали, что меня похоронят в день моего рождения. Если я здесь, кого же тогда погребает моя семья? – ору я.

– Достаточно! – кричит Заль, прямо мне в лицо. Но я уже не способна себя контролировать.

– Нет! Верните меня домой!

– Я предупреждал, что так будет, – говорит Дай, спускаясь с мачты. – Она поломанная.

Заль цепенеет.

– Это не так. Аза сильная, ей даже Дыхание не причинило вреда. – Она расправляет плечи и пристально смотрит на меня.

А потом начинает смеяться. Именно такой громкий, раскатистый смех всегда жутко раздражает в кинотеатре.

– Ты дочь своей матери, пусть даже росла ты среди утопленников, – говорит она. – Я бы тоже никому не поверила на слово – ни чужим, ни даже друзьям. Я покажу тебе, дочь моя, и тогда ты поверишь. Ты поймешь, в чем твое предназначение.

Вот так мы и решили пролететь над кладбищем, где должны проходить мои похороны.

– В Магонии, когда ты умрешь, тебя проводят, как героя, – объявляет Заль. – Их похороны не идут ни в какое сравнение с нашими.

Она дает мне медную подзорную трубу с деревянными вставками, и через несколько секунд я уже смотрю на парковку у здания школы, но тут же снова поднимаю взгляд на нее.

– Можно подумать, что мои магонские похороны уже запланированы.