Когда я маршировал вперед, Хуги догнал меня и сел на конецмоего посоха.

— Удобно сидеть на ветке старого Игга теперь, когда онне может… Ай! — Хуги взмыл в воздух и закружил.

— Обжег мне ногу! Как он это сделал? — спросил он.

Я рассмеялся.

— Понятия не имею.

Он попорхал несколько минут, а затем уселся мне на правоеплечо.

— Лады, если я отдохну здесь?

— Валяй.

— Спасибо, — он устроился поудобнее. —Голова, знаешь, в самом деле психически безнадежный случай.

Я пожал плечами, а он развел крыльями для равновесия.

— Он что-то нащупывает, — продолжал он. — Норассуждает неправильно, считая мир ответственным за свои собственные слабости.

— Нет. Он даже не нащупывает выход из болота, — несогласился я.

— Я имею в виду философски.

— Ах, из этого болота. Тем хуже.

— Вся проблема заключается в «Я», это и его связи смиром с одной стороны, и Абсолютом с другой.

— О? Неужели?

— Да, понимаешь, нас высидели и мы дрейфуем поповерхности событий. Иногда мы чувствуем, что мы действительно влияем наположение и это вызывает удвоение усилий. Это — большая ошибка, потому что этосоздает желание и наращивает ложное эго, когда должно быть достаточно простоесуществование «Я». Это приводит к новым желаниям, к новым усилиям, и вот ты тутв западне.

— В болоте?

— Так сказать. Нужно твердо акцентировать свое вниманиена Абсолюте и научиться игнорировать миражи, иллюзии, ложное чувство, которыеобособляют человека, как ложный остров сознания.

— У меня было однажды ложное самоотождествление. Оносильно помогло мне стать абсолютом, которым я являюсь теперь — собой.

— Нет. Это тоже — ложное.

— Тогда тот, что может существовать завтра,поблагодарит меня за него, как я благодарю того, другого.

— Ты упускаешь суть. Тот ты тоже будешь ложным.

— Почему?

— Потому что он по-прежнему будет полон желаний иусилий, обособляющих тебя от Абсолюта.

— Что же в этом плохого?

— Ты останешься один в мире чужаков, в мире феноменов.

— Мне нравится быть одному. Я очень привязан к себе. Ифеномены мне тоже нравятся.

— И все же, Абсолют всегда будет присутствовать, зовятебя, вызывая твое беспокойство.

— Хорошо, значит незачем спешить. Ну, да, я понимаю,что ты имеешь в виду. Он принимает форму идеалов. У каждого есть несколькотаких. Если ты говоришь, что надо стремиться к ним, я с тобой полностьюсогласен.

— Нет — они — искажение Абсолюта, и то, о чем тыговоришь, есть новые усилия.

— Все правильно.

— Я вижу, что тебе еще многому надо разучиться.

— Если ты говоришь о моем вульгарном инстинкте квыживанию, то забудь об этом.

Тропа вела вверх, и теперь мы вышли на гладкое ровное место,кажущееся почти вымощенным, хотя и усыпанном песком. Музыка стала громче ипродолжала становиться все слышней, когда я продвигался вперед. Затем я увиделсквозь туман медленно и ритмично движущиеся смутные фигуры. Мне потребовалосьнесколько минут, чтобы сообразить, что они танцевали под музыку.

Я продолжал идти, пока не смог рассмотреть фигуры —кажущиеся людьми, красивые мужчины и женщины, одетые в сельские наряды —ступавшие под медленные такты невидимых музыкантов. Танец, исполняемый ими, былсложным и прелестным, и я остановился немного полюбоваться им.

— По какому случаю? — спросил я Хуги. —Вечеринка здесь, посреди нигде?

— Они танцуют, — объяснил он, — чтобыотпраздновать твое прохождение. Они не смертные, а духи Времени. Они начали этодурацкое представление, когда ты вступил в долину.

— Духи?

— Да. Следи.

Он покинул мое плечо, пролетел над ними и испражнился. Шматпрошел сквозь несколько танцоров, словно они были голограммами, не запачкав нирасшитого рукава, ни шелковой рубашки, не заставив ни одну из улыбающихся фигурсбиться с такта. Тогда Хуги несколько раз каркнул и полетел обратно ко мне.

— Едва ли это было необходимо, — попенял яему. — Это красивое представление.

— Декадентство, — заявил он. — И тебе едва лиследует воспринимать это как комплимент, потому что они предвкушают твоюнеудачу. Они только желают попасть на финальное торжество, прежде чем спектакльокончится.

Я все равно некоторое время посмотрел его, опершись на свойпосох, отдыхая. Описываемая танцорами фигура медленно смещалась, пока одна изженщин — рыжая красавица — не оказалась очень близко от меня. Но глаза всехтанцующих ни разу не встретились с моими. Все было так, словно я неприсутствовал. Но эта женщина совершенно точным жестом бросила что-то,приземлившееся у моих ног.

Я нагнулся и обнаружил, что предмет этот материален. Ядержал серебряную розу — свою собственную эмблему. Я выпрямился и прикрепил еек вороту своего плаща. Хуги посмотрел в другую сторону и ничего не сказал. Уменя не было шляпы, чтобы снять ее, но я поклонился этой леди. Мне почудилосьлегкое подергивание в ее правом глазу, когда я повернулся, чтобы уйти.

Почва потеряла свою гладкость, когда я шел, и музыка,наконец, растаяла. Тропа стала труднее и, когда б не рассеивались туманы, видныбыли скалы или только горные вершины. Я черпал силы из Камня, иначе бы ясвалился, и заметил, что длительность такого подкрепления теперь была короче.Через некоторое время я остановился, проголодавшись, съесть остатки моихприпасов.

Хуги стоял поблизости на земле и смотрел как я ем.

— Признаться, я в определенной, небольшой, степени,восхищаюсь твоей настойчивостью, — сказал он. — И даже тем, что тыподразумевал, когда говорил об идеалах. Но только этим. Ранее мы говорили обесплодности желаний и стараний.

— Ты говорил. Это не главная забота в моей жизни.

— А зря.