появились уже на южных границах Венгрии и соседних габсбургских территорий. После смерти семнадцатилетнего Ладислава королем Венгрии стал его бывший регент Матиас Корвин, который захватил Вену и надолго в ней осел. На западе империи бургундский герцог Карл Смелый вторгся в Лотарингию, чтобы соединить свои владения с Нидерландами и провозгласить новое королевство. Однако против самозваного нового господина поднялись города и крестьяне Лотарингии, а также (прежде всего) Эльзаса, население которого чувствовало себя немцами и подданными империи и не желало иметь государем «француза» Карла, хотя его отношения с династией Валуа были весьма напряженными.

Со своей стороны, Фридрих, не проявлявший к Эльзасу никакого интереса, нашел другое решение проблемы и попросил руки единственной наследницы Карла Марии для своего также единственного сына Максимилиана. Матримониальный план блестяще удался и принес Габсбургам кроме Лотарингии еще и Артуа, Нидерланды и часть Фландрии, притормозив, таким образом, продвижение Франции. С этого эпизода и берет свое начало известная поговорка (парафраз стиха Овидия) о политике Габсбургов: «Bella gerant alii, tu felix Austria, nube!» («Пускай воюют другие, ты же, счастливая Австрия, заключай браки!»).

Вялость и бездействие Фридриха, последнего императора, короновавшегося в Риме, привели к тому, что в Северной Италии его влияние окончательно упало, там надолго установилась гегемония Франции. То же самое произошло и в Прибалтике, где Немецкий орден, который так и не оправился после грюнвальдского разгрома, потерпел новые поражения от польско-литовских войск в ряде сражений 1454–1466 гг., уступив победителям значительные территории в нижнем течении Вислы, на что бездарный император взирал с олимпийским спокойствием.

Неудивительно, что Фридрих играл совершенно незначительную роль и внутри империи, где безраздельно господствовали крупнейшие князья. Наступила бесконечная череда конфликтов, захватов соседских владений и угона людей. Особенно хорошим «аппетитом» отличались архиепископ Кёльна, пфальцский курфюрст и маркграф Бранденбурга. Впрочем, более мелкие правители изо всех сил старались не отстать от старших собратьев.

С приснопамятных времен междуцарствия 1254–1273 гг. анархия в Германии не достигала таких масштабов. Население городов и деревень страдало от произвола и разбоя, которые любой рыцарь с десятком подручных учинял на торговых путях и в окрестных поселениях, оставаясь безнаказанным, по крайней мере до тех пор, пока не затрагивал интересы более крупного грабителя. В рейхстаге князья единодушно отвергли предложения об учреждении имперского Высшего суда и пресекли все попытки императора ввести новые налоги — ему нужны были средства для борьбы против анархии и турок. Фридриху не оставалось ничего другого, кроме как интриговать, подстрекать одних местных правителей против других и клянчить деньги у собственных подданных.

Хотя большинство князей и устраивала слабость императора, многие из них возмущались его бездеятельностью и даже требовали его отречения. Однако единственное, пожалуй, в чем Фридрих проявлял завидное упорство, так это в стремлении любой ценой удержать власть, пусть даже и номинальную. Он пережил своих главных соперников, но оставил после себя империю фактически в развалинах. Германия того времени превратилась в основной источник доходов для папской курии, которой не противостояла здесь, как в Англии, Франции и даже Испании, сильная централизованная власть. Духовные князья в Германии ничем не отличались от светских правителей и так же стремились к могуществу и роскошной жизни.

Между тем, всевозрастающая в городском бюргерстве, среди ремесленников и крестьян тяга к социальной справедливости и к истинной вере в духе благочестивой и бедной церкви первых зпостолов находила выражение в вольнодумстве, распространению которого необычайно способствовало изобретение книгопечатания Гуттенбергом в 1446 г. В сочинениях гуманистов представала величественная картина славного германского прошлого. Римская же курия, безжалостно обиравшая немецкое население непомерными поборами, выглядела чужой, итальянской; она воплощала ненавистную «вельфскую» культуру и римское право, с помощью которого князья стремились установить над подданными абсолютную власть и выкорчевать остатки старого германского права, защищавшего традиционные устои общества.

На наиболее развитом и богатом юго-западе Германии уже к кон. XV в. ощущалось огромное подспудное напряжение. Проповедники и пророки всякого рода имели грандиозный успех, раз за разом вспыхивали местные крестьянские волнения, повсюду возникали религиозные общины, нападавшие не официальное вероучение католицизма. Народ с восторгом слушал антипапские тирады Ханса Бёма (Бехайма), «маленького свистуна» из Никласхаузена, пока в 1476 г. вюрцбургский епископ не отправил этого отважного еретика на костер. Во всей Германии жадно читали и пересказывали друг другу нравоучительно-мистическую «Немецкую теологию», которая требовала освобождения христианства от гнета погрязшего в грехах папства. Среди крестьян Эльзаса, Швабии и Шварцвальда создавались тайные организации для борьбы за восстановление исконно германского права. Такое стремление к обращению вспять было вообще характерно для революционных идей вплоть до Французской революции. Целью крестьянских выступлений являлась реставрация, возвращение к прошлому, к старому доброму времени, а не построение какого-то нового общества. Может быть, самым крупным достижением европейского духа стало открытие будущего как цели человеческих устремлений, но произошло это только на исходе XVIII столетия.

Города и экономика

Во 2-й пол. XV в. в Германии заметно возросли сила и роль городов. Хотя девять из десяти немцев проживали в деревне, а из немецких городов ни один не представлял собой центра, подобного Парижу во Франции, все же, как центры ремесла, торговли и финансов, города являлись двигателями хозяйства. В городе и деревне происходили тогда обратные процессы. Горожане выигрывали от падения цен на продукты питания. А в опустевшей (из-за чумы) деревне рабочие руки стали гораздо дороже. Уже с XIII в. — неофициально — начали возникать союзы городов, но только в кон. XV в. свободные имперские города[30], которых насчитывалось около 100, получили право образовать свое равноправное с князьями имперское сословие в рейхстаге. Среди них были и такие крупные многолюдные центры, как Кёльн, Нюрнберг, Аугсбург, и более мелкие городки. В то же время ряд значительных городов, ставших новыми резиденциями правителей, объявлялись «территориальными». Такими резиденциями были Мюнхен, Штутгарт, Гейдельберг, Берлин, Дрезден, Лейпциг и, конечно, обе столицы империи — Вена и Прага. Они не имели прав и привилегий имперских городов и до XVIII в. по своей экономической роли уступали последним, где ремесло, торговля, культура в целом развивались в атмосфере большей свободы, чем в резиденциях с их бюрократической регламентацией. Имперские города делали немецкую панораму более разнообразной и многокрасочной[31].

В городах Германии на протяжении XV в. постепенно складываются формы раннего капитализма. Он пришел из Северной Италии, города которой — Венеция, Генуя, Милан, Флоренция — поддерживали тесные торговые отношения с южногерманскими городами. В последних быстро укоренились такие новшества, как двойная (итальянская) бухгалтерия, векселя, кредитные операции. Только на их базе стало возможным ведение дел больших торговых компаний и извлечение крупных доходов из торговли и промыслов, а не