воспитанников спеть «С днем рождения вас» в его честь. Мистер Грейсон поднялся и кивнул, заложив руки за спину, точно диктатор.

Первыми состязались белые общежития. Большой Чет пролез под ограждением и встал в самый центр ринга. Его группа поддержки – а он командовал целым легионом – шумно заявила о себе. Хоть белым мальчишкам и не доставалось так, как черным, в Никель они тоже попали не от слишком большой заботы о них мира. И Большого Чета они воспринимали Главной Белой Надеждой. Если верить слухам, он страдал лунатизмом и пробивал стены уборной, даже не просыпаясь. А утром зализывал окровавленные костяшки.

– А ниггер вылитый Франкенштейн, – заметил Тернер. – Квадратная голова, длинные руки, размашистый шаг.

Три раунда первого поединка ничем толком не запомнились. Рефери – а на эту роль назначили управляющего типографией – присудил победу Большому Чету, и с этим никто не стал спорить. Рефери считался человеком выдержанным, хотя однажды ударил ребенка, да так, что тот ослеп на один глаз после встречи с его перстнем-печаткой. После этого он преклонил колени пред Спасителем и больше ни на кого – не считая жены – не поднимал руки в приступе ярости.

Второй поединок белые мальчишки начали с залпа хлопушки – этот пневматический апперкот поверг соперника Большого Чета в ужас, точно маленького ребенка. До конца этого раунда и двух последующих он сновал по рингу, как кролик. Выслушав вердикт судьи, Большой Чет покопался во рту, выплюнул капу, перекушенную надвое, и вскинул к небу свои мощные, натруженные руки.

– По-моему, он способен и Гриффа победить, – заметил Элвуд.

– Может, и так, но надо удостовериться в этом наверняка. Если ты наделен властью и можешь подчинять людей своей воле, но никогда этим не пользуешься, какой вообще в ней толк?

Поединки Гриффа с бойцами из Рузвельта и Линкольна оказались короткими. Петтибоун был на целый фут ниже – эта разница в росте особенно бросалась в глаза, когда они сошлись лицом к лицу, но Грифф повалил рузвельтовского громилу, и на этом все закончилось. Зазвенел колокольчик судьи, и Грифф отскочил в сторону и обрушил на соперника унизительный шквал ударов в грудь: бац-бац-бац. Толпа вздрогнула.

– Да он же ему ребра в труху перемелет! – завопил кто-то за спиной у Тернера. Миссис Харди вскрикнула, когда Петтибоун, приподнявшийся на мыски, неспешно, точно во сне, взмыл в воздух и рухнул лицом на грязный мат.

На втором поединке перекос слегка выровнялся. За три раунда Грифф отделал линкольнца, точно шмат дешевого мяса, но Уилсон остался стоять на ногах, чтобы доказать отцу, что он чего-то да стоит. Он участвовал разом в двух битвах – за первой наблюдали все, а вторую видел лишь он сам. Отец Уилсона умер много лет назад и потому не смог бы пересмотреть мнение о характере своего первенца, но в ту ночь Уилсон впервые за долгое время наконец спал без кошмаров. Напряженно улыбнувшись, рефери отдал победу Гриффу.

Тернер обвел взглядом зал и зрителей – мальчишек и участников пари. Если решил мухлевать, надо, чтоб дурачье ничего не заметило. Когда Тернер еще жил в Тампе, в нескольких кварталах от дома Эвереттов, у табачной лавки орудовал жулик, предлагавший прохожим сыграть в «Найди даму». И дни напролет он тасовал карты на картонной коробке и выманивал у дурачков деньги. Кольца у него на пальцах переливались и вспыхивали в лучах солнца. Тернер частенько задерживался у лавки, чтобы поглазеть на это представление. Следил за взглядом жулика, за взглядом его жертвы, пытающейся угадать, где скрывается дама червей. А затем карту переворачивали, и лицо игроков менялось на глазах, стоило им осознать, что они вовсе не так умны, как им думалось. Первое время жулик прогонял Тернера, но спустя несколько недель ему до того наскучило то, чем он промышлял, что он разрешил мальчику составить себе компанию. «Надо им внушить, будто они понимают, что происходит, – сказал он Тернеру однажды. – Они же все видят собственными глазами, отвлекаются на эту мысль и не замечают всей сути». После того как полицейские схватили его и отправили за решетку, его картонная коробка еще несколько недель валялась в переулке за углом.

Мысли о завтрашнем поединке вернули Тернера на ту самую улочку. Туда, где он, не будучи ни аферистом, ни его жертвой, не участвуя в игре, но зная ее правила, наблюдал за поиском дамы. Завтра вечером белые мужчины поставят на кон деньжата, а черные мальчишки – свои надежды, потом шулер перевернет карту, которая окажется пиковым тузом, – и обманщик сорвет куш. Тернеру вспомнилось, с каким воодушевлением встречали на ринге два года назад Акселя, какую дикую радость пробудило осознание, что и на их улице наконец праздник. Их ждало несколько часов счастья и встреча с волей, а потом все они снова вернулись в Никель.

Вот ведь дурачье, все до единого.

Утром перед финальной битвой Гриффа черные никелевцы встали разбитыми от бессонницы, а столовая так и бурлила разговорами о масштабах и значимости скорого триумфа Гриффа. Да этот белый без зубов ходить будет, как моя бабка! Пусть врач ему хоть ведро аспирина выдаст – башка гудеть не перестанет! Ку-клукс-клановцы будут всю неделю рыдать в капюшоны! Цветные мальчишки болтали, строили предположения, отвлекались от уроков, спустя рукава трудились на грядках с бататом. Они обдумывали перспективы того, что чемпионом станет черный: один из них одержит сокрушительную победу и принесет перемены, а те, кто раньше втаптывал их в грязь, будут стерты в порошок, лягут на обе лопатки.

Грифф расхаживал с важностью герцога, а за ним увивалась свитой горстка цып. Ребята помладше молотили кулаками своих личных, незримых врагов и сочиняли песню, восхвалявшую доблесть их нового героя. Уже целую неделю Грифф за пределами ринга не избивал и не оскорблял никого, точно поклялся на Библии, что больше не станет этого делать, и Черный Майк с Лонни из солидарности тоже сдерживались. Гриффа, судя по всему, нисколько не заботил приказ Спенсера – во всяком случае, так думал Элвуд.

– Он о нем как будто забыл, – шепотом поделился он с Тернером по пути на склад после завтрака.

– Если б меня таким почетом окружили, я б тоже наслаждался, – признался Тернер. А завтра все пойдет так, точно никакой победы и в помине не было. Ему вспомнилось, как Аксель на следующий день после своего триумфа, мрачный и вновь униженный, месил в тачке цемент. – Ну когда еще болваны, которые тебя боятся и ненавидят, будут держаться с тобой так, точно ты сам Гарри Белафонте?

– Может, он и впрямь забыл, – повторил Элвуд.

В тот вечер они снова набились в гимнастический зал. Горстка мальчишек с кухни возилась с огромным чаном, в котором готовилось целое море попкорна, и рассыпала его по бумажным кулькам. Цыпы опустошали кульки за считаные секунды и тут же неслись в конец очереди за новой порцией. Тернер, Элвуд и Джейми протиснулись на трибуне в самую середину. Местечко было что надо.

– Слушай, Джейми, а тебе разве не с другой стороны положено сидеть? – уточнил Тернер.

Джейми ухмыльнулся:

– Зато я сегодня так и так в выигрыше останусь!

Тернер скрестил руки на груди и обвел взглядом нижний ярус. Увидел Спенсера. Он обменялся рукопожатиями с толстосумами с первого ряда, потом с директором и его супругой, а затем сел рядом с другими сотрудниками школы, чопорный и уверенный в себе. Выудил из кармана своей ветровки серебристую фляжку, отхлебнул. Управляющий банком достал сигареты и предложил остальным угоститься. Миссис Харди взяла одну, и все стали смотреть, как она курит. Дымные, серые силуэты заплясали в свете ламп, точно живые призраки.

А в противоположном углу зала белые мальчишки затопали по деревянному полу, и этот шум громовым эхом отдавался от стен. Черные никелевцы подхватили забаву, и вскоре топот разнесся по всему залу – казалось, это испуганно разбегается врассыпную целая толпа. Топот пронесся по всем трибунам, описав полный круг, и только потом закончился, а мальчишки радостно заулюлюкали.

– К гробовщику его отправь! – крикнул кто-то.