раз Харпер складывал вдвое полученный конверт с наличкой, обматывал его резинкой и кидал в бардачок, после чего они ехали дальше.

Тернер, видимо, считал, что то, чем они занимаются, красноречиво говорит само за себя, и не требовал разъяснений. В отношении же Элвуда Харпер хотел убедиться, что того не смущает его новое задание.

– Гляжу, ты ни капельки не удивлен, – заметил белый юноша.

– Так вот куда все девается, – отозвался Элвуд.

– Так уж заведено. Спенсер говорит мне, куда ехать, и договаривается с директором Харди. – Харпер покрутил ручку приемника, сменить рок-н-ролл на что-нибудь другое, и снова зазвучал голос Элвиса – судя по всему, он был повсюду. – Раньше дело обстояло и того хуже, если верить рассказам моей тети. Но вмешались власти штата, и нам пришлось уволить сотрудников южного кампуса. А значит, отныне можно продать лишь то, что предназначается для черных воспитанников. Раньше Никелем заправлял малый по имени Робертс – вот это был редкостный пройдоха! Он бы и кислород весь распродал, если б мог.

– Всяко лучше, чем унитазы драить, – подал голос Тернер. – Или траву косить.

На воле Элвуду и впрямь понравилось, и он честно об этом сказал. За грядущие месяцы во время вылазок их команды из трех человек он успел изучить флоридский городок Элеанор как свои пять пальцев. Увидел коротенькую Мэйн-стрит с изнанки, пока Харпер вставал на стоянку у служебных входов. Иногда они выгружали тетради и карандаши, иногда лекарства и бинты, но чаще всего еду. Индейка ко Дню благодарения и рождественский окорок исчезали в руках поваров, а помощник директора начальной школы, открыв коробочку с ластиками, пересчитывал их все до единого. Если раньше Элвуд гадал, почему у никелевцев нет зубной пасты, теперь он знал ответ. Они парковались за магазинчиками класса эконом и аптекой «Фишерз», заранее звонили местному доктору, который бочком подходил к водительскому окну, пугливо оглядываясь по сторонам. Время от времени они подъезжали к трехэтажному зеленому дому на одной из тупиковых улиц, где Харпер получал деньги от похожего на муниципального служащего холеного господина в вязаном жилете. Харпер говорил, что ничего об этом парне не знает, но он вежлив, платит хрустящими купюрами и любит обсуждать достижения флоридских спортивных команд.

Эту или ту? Всякий раз, когда Элвуд покидал территорию школы, новая линза точно вставала на место, а вместе с ней и все то, что она позволяла увидеть.

В первый день, когда кузов опустел, он подумал, что они сейчас вернутся в Никель, но вместо этого они приехали на чистую, тихую улочку, напомнившую ему самые благополучные, белые районы Таллахасси. Они остановились у большого белого дома, походящего на корабль, покачивающийся на зеленых травянистых волнах. Над крышей реял американский флаг, закрепленный на флагштоке. Когда они выбрались из кабины и бросили мимолетный взгляд в грузовой отсек, то обнаружили под куском брезента малярные принадлежности.

– Миссис Дэвис! – сказал Харпер, опустив голову.

На крыльце стояла белая дама с высоким пышным пучком на голове и махала им рукой.

– Как я рада! – сказала она.

Дама повела всю троицу на задний двор, где по соседству с несколькими дубами стояла старая, видавшая виды беседка.

– Это? – уточнил Харпер.

– Мой дед построил эту беседку сорок лет назад, – пояснила миссис Дэвис. – Тут Конрад сделал мне предложение. – На ней было желтое платье в «гусиную лапку» и темные очки, как у Джеки Кеннеди. Она заметила у себя на плече какую-то зеленую букашку, смахнула ее и улыбнулась.

Им велели покрасить беседку. Миссис Дэвис вручила Харперу метлу, Харпер передал метлу Элвуду, и Элвуд подмел беседку, пока Тернер таскал краску из фургона.

– Я так признательна вам за помощь, мальчики! – сказала миссис Дэвис и вернулась в дом.

– Я приеду к трем, – сообщил Харпер. И исчез.

Тернер объяснил, что у Харпера девчонка на Мэйпл-стрит. Ее муженек работает на каком-то заводе, а домой возвращается поздно.

– И что, мы сами будем красить? – спросил Элвуд.

– Да, приятель.

– И он так спокойно нас тут оставляет?

– Все так, приятель. Мистер Дэвис – начальник городской пожарной службы. Мы часто к нему приезжаем, помогаем по мелочи. Мы со Смитти, к примеру, весь верхний этаж отделали. – Тернер указал на мансардные окна, точно Элвуд снаружи мог оценить плоды его трудов. – Все эти ребята из школьного совета без конца дают нам задания. Иногда не шибко приятные, но лучше уж горбатиться на воле, чем в школе.

Элвуд не возражал. Стоял жаркий ноябрьский денек, и он наслаждался звуками свободы – песнями насекомых и птиц. К их брачным зовам и предупреждениям об опасности скоро добавился свист Тернера – что-то из Чака Берри, если Элвуд не ошибался. На краске значилось название компании – «Дикси», оттенок – «белый».

Последнее, что красил до этого Элвуд в своей жизни, – это уличный туалет за домом миссис Ламонт, тогда Гарриет одолжила ей ненадолго своего внука за десять центов. Тернер, смеясь, поведал Элвуду, что в стародавние времена Никель постоянно отправлял в Элеанор бригады из воспитанников, чтобы те прислуживали «большим шишкам». По словам Харпера, иногда им поручали несложную работу, как сегодня, – что-нибудь покрасить, к примеру, но чаще за их труд щедро платили. Школа забирала эти деньги якобы на содержание воспитанников, как и выручку от продажи урожая, кирпичей и типографской продукции. В те времена порядки были пострашнее нынешних.

– После выпуска ты не возвращался к родным. По факту при условно-досрочном освобождении твою обезьянью задницу просто продавали кому-нибудь из горожан. И ты батрачил как проклятый, жил в подвале или еще не пойми где. Терпел побои, пинки, жрал дерьмо.

– В смысле еду дерьмовую, вроде той, которой нас сейчас кормят?

– О нет. Куда хуже.

И он пояснил, что воспитанников отпускали только после того, как они отработают долг.

– А откуда этот долг вообще брался?

Вопрос поставил Тернера в тупик.

– С этой стороны я еще не заходил, – признался он и схватил Элвуда за руку. – Не спеши ты так. Если все грамотно обставить, работу можно на три дня растянуть. Миссис Дэвис лимонадом нас угостит.

Когда на бронзовом подносе появилось два стакана с лимонадом, это было сродни чуду.

Они успели покрасить перила и решетчатые участки деревянных стен. Элвуд встряхнул новую банку белой краски, открыл ее и размешал. Он рассказал Тернеру, как его сцапали полицейские и как он попал в Никель. «Жесть, дружище», – ответил тот, хотя сам никогда не откровенничал о своем прошлом. Он отбывал в Никеле очередной срок после почти годового перерыва. Может, расспроси Элвуд, как Тернер умудрился во второй раз угодить в эту ловушку, это помогло бы ему разобраться, что происходит в Никеле, который, как омут, поглощал все без остатка, и история друга стала бы новым тому подтверждением.

Услышав вопрос Элвуда, Тернер присел.

– Знаешь, кто такие пинсеттеры?

– Это в боулинге, что ли? – уточнил Элвуд.

– Я работал пинсеттером в боулинг-клубе «Холидей», в Тампе. Обычно кегли собирает специальная машина, но мистер Гарфилд ее покупать не спешил. Ему нравилось наблюдать, как мальчики ждут у конца дорожки, встав в стойку, точно спринтеры. Или охотничьи псы. Работа-то неплохая: собирай кегли после каждого броска и выставляй их перед следующим. Мистер Гарфилд приятельствовал с Эвереттами, у которых я жил. Они брали к себе детей на попечение, а власти штата платили им за это, и не то чтоб огромные деньги. Так что у них всегда ломился дом от беспризорников, одни приходили, другие уходили.

В общем, как я уже сказал, работка была непыльная. По четвергам устраивали «цветные вечера». Посетители собирались со всей округи, приезжали цветные боулингисты от разных лиг, как же здорово, но чаще к нам заваливались тупые реднеки из Тампы. Белые – кто погнилее нутром, кто чуть получше. Я парень шустрый, а еще всегда улыбаюсь, пока работаю, хоть и витаю мыслями где-то далеко-далеко.