обчищают мясохранилище и забирают себе все лакомые кусочки, – добавил Тернер. Многие никелевцы вызывались прислуживать официантами на этом застолье, чтобы заработать баллы.

– Момента удачнее не найти, – сказал Десмонд. Намекнул, или как?

Джейми остался верен себе и повторил:

– Эрлу.

Эрл работал то в южном кампусе, то в северном. Они бы почти наверняка услышали о раздоре между Джейми и надзирателем, вот только оба большую часть времени проводили на белой половине, так что одному богу известно, что там между ними произошло. Свидания в Закоулке влюбленных, словесные перепалки, клевета со стороны кого-то из белых воспитанников. Эрл почти не пропускал попоек у школьного гаража. Когда вечерами там зажигался свет и оттуда раздавались голоса, приходилось молить небеса о том, чтобы ты сегодня не угодил под горячую руку никому из них и чтобы не тебя выбрали для встречи в Закоулке влюбленных. Это сулило беду.

Загадочное снадобье в старой зеленой жестянке. Мальчики подбирали слова и интонации, заклиная правосудие. Правосудие – или отмщение. Никто не хотел признать реальности планов, которые они так давно вынашивали. Близилось Рождество, и они нет-нет да и возвращались к этой задумке, обменивались идеями, чтобы каждый мог осмыслить ее размах и последствия. По мере того как этот розыгрыш из абстракции превращался в твердый замысел, полный вопросов «как», «когда» и «что, если», Десмонд, Тернер и Джейми, даже сами того не осознавая, исключили из него Элвуда. Эта шутка шла вразрез с его нравственными представлениями. Трудно ведь было вообразить, как преподобный Мартин Лютер Кинг – младший угощает губернатора Орвала Фобуса парочкой унций щелочи. Да и потом, порка в Белом доме избороздила шрамами не только ноги Элвуда – а все его существо. Въелась глубоко в его личность, точно жук-паразит в зерно. Не просто же так его плечи никли и он каждый раз вздрагивал и ежился, стоило рядом появиться Спенсеру. Мстить он мог разве что на словах, а дальше реальность наваливалась на него тяжким грузом.

Но вскоре что-то в них надломилось, и они перестали это обсуждать.

– Да нас закопают за такое, – сказал Десмонд, когда Джейми вновь задался вопросом «Кому плеснем рвотного?».

– Значит, надо быть осторожнее, – парировал Джейми.

– Пойду в баскетбол поиграю, – сказал Десмонд и ушел.

Тернер вздохнул. Стоило признать, что игра всем успела наскучить. Поначалу их завораживало воображаемое зрелище: один из мучителей блюет прямо на аппетитные закуски праздничного обеда, разбрызгивая это месиво на всех этих дятлов. А может, наложит в штаны, его лицо станет клубнично-алым от боли, а изо рта начнет хлестать уже даже не съеденное – а его собственная дурная кровь. Приятная картинка, тоже своего рода лекарство. Но ее портил тот факт, что они не собирались этого делать. Тернер встал, Джейми покачал головой и тоже пошел играть в баскетбол.

В пятницу – в день, на который и выпадал праздничный обед – команда по организации исправительных работ снова отправилась в город. Харпер, Тернер и Элвуд едва успели управиться с магазинчиком дешевых товаров, когда надзиратель сообщил, что у него есть одно дельце.

– Ребята, я вернусь через пару минут, – пообещал он. – Обождите тут.

Фургон унесся прочь. Тернер с Элвудом зашагали по неказистому переулку в сторону улицы. Харпер уже оставлял их одних, когда они работали около дома члена школьного совета. Но на главной улице города – впервые. Даже после двух месяцев нелегальной торговли Элвуд не мог поверить своим ушам.

– И что, нам можно вот так разгуливать? – спросил он у Тернера.

– Ну да, если суматоху не поднимать, – ответил Тернер, делая вид, что с ним такое уже сотню раз случалось.

Присутствие никелевцев на главной улице города никого не удивляло. Они высыпали из серых школьных автобусов в казенных джинсах, выданных им специально для работы – настоящей, общественно полезной, а не той, которой занимались Тернер и Элвуд, – к примеру, для уборки парков после праздничных фейерверков в День независимости или парада в День основателей. Раз в сезон школьный хор приезжал в местную баптистскую церковь, чтобы продемонстрировать свои красивые голоса, пока секретарь директора Харди раздавал конверты для пожертвований. Иногда надзиратели отправлялись в город по делам и брали с собой в помощники кого-нибудь из мальчишек. Но двое цветных мальчишек без надзора – то еще зрелище. Да еще в обеденный час. Белые жители Элеанора мерили их озадаченными взглядами. Ребята совсем не походили на мошенников, да и напуганными не выглядели. Наверное, их надзиратель заглянул в хозяйственный магазин, а так как мистер Бонтемпс ведь терпеть не может ниггеров, вот им и приходится ждать снаружи. С этими мыслями белые следовали по своим делам. Это их не касалось.

Фронтальную витрину магазинчика «Все от 5 до 10» заполонили рождественские игрушки – заводные роботы, пневматические ружья, разноцветные поезда. Эти безделушки для малышей по-прежнему восхищали мальчишек, но они понимали, что лучше об этом помалкивать. Ускорив шаг, они прошли мимо банка: в этом месте могли оказаться члены школьного совета или кто-нибудь из белых, чьи подписи стояли под официальными документами, вроде приказов о реформировании школы.

– Странная ситуация, – сказал Элвуд.

– Да нормальная, – возразил Тернер.

– Никто на нас не смотрит, – заметил Элвуд в ответ.

Тротуар пустовал – обычное затишье в этот полуденный час. Тернер огляделся и улыбнулся. Он знал, о чем сейчас думает Элвуд.

– Многие судачат о том, что бежать надо на болото, – поведал он. – Чтобы смыть с себя запах – тогда тебя не найдут собаки. Потом затаиться, пока шумиха не поутихнет, и двинуть дальше. На запад или на север. Но тогда тебя непременно поймают, потому что именно туда-то все и бегут. Да и запах с себя до конца не смыть, это тебе не кино.

– И что же делать?

Тернер прокручивал эти мысли в голове уже по многу раз, но впервые решил ими поделиться.

– Бежать надо в свободный мир, но не на болота. Стащить одежду с бельевой веревки. Рвануть на юг, а не на север, потому что там тебя точно никто искать не станет. Заметил пустующие дома, мимо которых мы проезжали, когда развозили продукты? Дом мистера Толливера один из них, этот господин вечно пропадает в столице по работе. Так вот, его можно обчистить, забрать все необходимое и двинуть как можно дальше – чтобы как следует вымотать собак. Главное – делать то, чего от тебя никто не ждет. – Он вспомнил самое важное и добавил: – Ах да, а еще нельзя никого с собой брать. Недотепы в пути ни к чему. Они и тебя с собой на дно утащат.

Они добрели до входа в аптеку. В окно было видно, как светловолосая женщина склонилась над коляской и кормит с ложечки мороженым своего малыша. Мальчишка весь перепачкался шоколадом и радостно горланил.

– У тебя деньги есть? – спросил Тернер.

– Да уж побольше, чем у тебя, – парировал Элвуд.

У Тернера их не было вовсе. Они расхохотались, потому как знали, что в таких магазинчиках не обслуживают цветных покупателей, а смех помогал выбить несколько кирпичиков из сегрегационной баррикады, такой высокой и необъятной. А еще они смеялись потому, что мороженого хотели меньше всего на свете.

Отвращение Элвуда к этому лакомству объяснялось просто: визит на Фабрику мороженого наложил на это свой отпечаток. А Тернер не любил мороженое из-за ухажера своей тетушки, который вселился к ним в дом, когда мальчику было всего одиннадцать. Мэвис приходилась сестрой его матери и оставалась для него единственным родным человеком. Флоридские власти о ней не знали, и в графах официальных документов, где должно было значиться ее имя, зияли пустоты; однако он прожил с ней немало времени. Кларенс, его отец, не мог усидеть на месте, но Тернер не нуждался ни в каких доводах отца, так как и сам страдал от этого недуга. Единственное, что он помнил об отце, – это его большие черные ладони и