Погладив меня по плечу, Марио тихо спросил:

— В норме?

Я опустила на него взгляд. Он сам только проснулся: взъерошенные светлые волосы, мятая пижама и заспанный вид. Я его разбудила. Снова.

— Да, — отреченно ответила я, ощутив жгучий стыд. — Все прошло.

Во рту стало горько от неприязни к самой себе. Я — выродок. Почему именно у меня в голове все так сложно? Почему я не могу жить спокойно, не мучая по ночам брата и себя?

— За что мне это? — подавленно спросила я. — Это наказание за то, что я не смогла помочь маме?

Марио вдруг испугался.

— Эй! Не надо так говорить, ты ничего не могла сделать. — Он облизнул сухие губы, сев рядом со мной на кровать. — Не надо мучиться из-за этого.

Я взялась за голову, зарывшись пальцами в волосы.

— Я убогая. Психичка. Слабая.

Марьен закинул мне руку на плечи и приобнял.

— Нет, Лисс, ты можешь навалять кому угодно. Ты не слабая. И ты прекрасно контролируешь себя. Ты не психичка. И ты прекрасна. Ты не убогая.

Брат каждый раз говорил мне это, пытаясь внушить каждое слово. Я понимаю, что он лишь успокаивает меня. И на самом деле все это ложь.

— Не ври мне, Марио. Ты говоришь это потому, что ты — моя семья, и пытаешься поддержать.

— Алесса, об этом говорю только я, потому что только я знаю о том, что у тебя проблемы. Если бы кто-то другой узнал, что у тебя сумеречное расстройство сознания и какая ты сильная, раз живешь с этим и справляешься, тобой восхищались бы!

— Не дай бог кому-нибудь узнать об этом! — всплеснула я руками. — Я умру от стыда!

— Зря, — хмыкнул брат. — Вот увидишь: тот, кто примет тебя такой и полюбит, поможет избавиться от этого. Ты перестанешь стыдиться себя, забудешь и отпустишь ту ночь, когда мамы не стало. И припадки пройдут. Просто нужен кто-то кроме меня, кто поможет. И тебе надо, наконец, простить себя. Ты не виновата в том, что произошло. Чем больше ты себя ненавидишь, тем сильнее это заседает в твоей голове. Не успокоишься — будешь вечность мучиться.

Я опустила голову и тяжело вздохнула. Это невозможно. Невозможно полюбить и принять такого человека, как я. Такого ненормального, слабого, жалкого. Того, кто видел, как родной человек умирает, и не сумел помочь.

Я ненавижу себя.

— Не хочу даже слышать об этом, — ответила я и забралась на кровать с ногами. — Я сама заставлю болезнь уйти. А ты не смей говорить никому об этом. Понял? Никому.

Марио лишь послушно кивнул и лег рядом со мной. Он всегда ложится рядом, дожидается, когда я усну, и идет обратно к себе. Чаще всего я просто притворяюсь, что уснула, чтобы он не беспокоился и мог спокойно лечь спать. В этот раз я поступила точно так же.

Закрыв глаза, я задумалась: что было бы, если бы все узнали? Представляю, как бы ужаснулся Киллиан. Он и без того считает меня слабой и чокнутой. Он бы точно скривился и отказался бы курировать меня. А если бы узнал Саймон? Может, и не засмеял бы меня? Ведь он провел со мной вечер на той вечеринке, зная, что Киллиану нет до меня дела. И показывал свои фотографии в гараже… Может, он поймет?

Я не привыкла доверять людям, потому что очень легко ошибиться. Проще не верить никому, чтобы не получить нож в спину. Но легче ли от этого? Легче ли закрыться от всех, чтобы избежать боли? Или стоит раз рискнуть ради человека, который, возможно, заслуживает этого? Да и как понять, что я поступаю правильно и все не окажется обманом?

Я не ответила на эти вопросы, потому что провалилась в блаженный и самозабвенный сон. В полную пустоту.

Наматывая горячую пряную лапшу на китайские палочки, я недобро нахмурился:

— И ладно, если бы она хоть слушалась меня, тогда, может, я и стерпел бы ее отвратный характер. Но она такая… взбалмошная!

Майло понимающе закивал, потянувшись к стакану с водой и лимоном.

— Точно, в этом они очень похожи.

— Марьен тоже делает все, чтобы вывести тебя из себя? — возмущенно воскликнул я.

Обаятельно смахнув длинные темные волосы с лица, Андервуд откинулся на стуле.

— О, ты не представляешь как. Самодовольный, наглый, острый на язык. Я ему слово — он мне десять. Сечешь, о чем я? Но умный, черт возьми.

Мы сидели в лапшичном баре. Пылающие солнечные лучи робко пытались пробиться в помещение сквозь почти наглухо закрытые жалюзи. Здесь вкусно пахло деревом и специями, все время раздавались разные звуки с кухни: стук лезвия ножа о доску, шипение на сковороде; дверь то и дело хлопала, когда хозяйка заведения бегала туда-сюда и разносила еду.

Это был маленький райский уголок Гонолулу со вкусной едой и напитками, прохладный и спокойный, куда почти никогда не забредали навязчивые шумные туристы.

— Я отлично знаю, что он за человек, — понимающе кивнул я. — На днях влетел в наш корпус, злой как черт, и бросился на меня, даже не спросив ни о чем. Надрать бы ему задницу за такое, да не солидно будет с моей стороны колотить студентов.

— За что же?

— А, теперь уже неважно, — отмахнулся я. — Просто… вроде стараешься ради этих засранцев, а они к тебе задницей поворачиваются.

Майло засмеялся.

— Киллиан, не юли. Разве так все было? Помню, ты рассказывал в самом начале, как сильно бесит тебя твоя новая подружка. Вечно под руку лезет, пристает, ты глаза закатывал при виде ее выкрутасов. Короче, раздражало тебя все. А сейчас вдруг «стараешься».

Я и сам не знал, когда со мной случилась такая крутая перемена. Действительно, когда Лисс из простой назойливой студентки стала человеком, к которому я неравнодушен? Почему меня так парило, с кем она, где она, что с ней? На душе кошки скребли от последней ссоры, а озвучить настоящую причину таких перемен мне было даже страшно.

Какого черта происходит?

— Не спрашивай, — устало пожал плечами я. — Сам нихрена понять не могу, отчего так бешусь.

— Хорошая она девчонка, — снисходительно ответил Май. — Простая, добрая, не подставит уж точно. Мне нравится. Я знаю, о чем говорю.

В этом я не сомневался. В те редкие минуты, когда Майло приоткрывал завесу своего прошлого, я в очередной раз убеждался, что жизненного опыта у него достаточно. Самого разного. Я знал, что он рано начал жить без родителей. Работал где-то, снимал комнату у какой-то тетки, которая в итоге прониклась к нему материнскими чувствами и помогала, став «неофициальным опекуном». Как-то сводил концы с концами… Будучи еще совсем юным щеглом, он уже просчитывал бюджет на месяц, откладывал деньги на оплату счетов, составлял списки продуктов на неделю. Днем — учеба, вечером — работа.

Где же случился тот переломный момент, когда он связался с опасной компанией, я не знал. Вероятно, когда женщина, сдававшая ему комнату, умерла. Что было дальше — знаю только по слухам. Говорят, он жил на Мауи, крутился в непонятных компаниях, был как-то связан с наркотиками. Когда я только познакомился с Майло, многие с опаской относились к нему. Неудивительно: он был отчужденным, странным и временами агрессивным одиноким серфером. Наша дружба и «Айленд» появились немногим позже.