— Тебе понравится, — пробормотал Расселл. Раскрыл мне объятия: — Иди сюда.

Я осторожно подошла поближе. Все ждала, что где-то перемкнет и я осознаю все до конца. Я знала, что к этому все и шло, и все равно удивилась. Тому, как он стянул штаны, обнажив короткие волосатые ноги, комкая пенис в кулаке. Я замешкалась, задержала на нем взгляд — он смотрел, как я смотрю на него.

— Погляди на меня, — сказал он.

Он яростно двигал рукой, но говорил по-прежнему ровно.

— Эви, — сказал он. — Эви.

Торчавший из его кулака член казался каким-то недоваренным — где же Сюзанна, думала я. У меня перехватило горло. Поначалу я даже растерялась, осознав, что Расселл только этого и хотел. Потрогать себя. Я старалась отыскать логику в происходящем. Решила, что такое поведение свидетельствует о том, что намерения у него самые лучшие. Расселл просто старался со мной сблизиться, вырвать из лап прежнего мира.

— Мы можем поднять друг другу настроение, — сказал он. — Не надо грустить.

Я дернулась, когда он ухватил меня за голову и пригнул к своим коленям. Чиркнуло неуклюжим страхом. Он умело скрыл злость, когда я отшатнулась. Снисходительно посмотрел на меня, как на норовистую лошадь.

— Я не хочу тебя обидеть, Эви. — Он снова протянул мне руку. Сердце билось быстрыми промельками. — Я просто хочу стать тебе ближе. А ты, разве ты не хочешь, чтобы мне было хорошо? Я хочу, чтобы тебе было хорошо.

Он кончил с булькающим всхрипом. Соленая влага угрожающе расползлась во рту. Я брыкалась, он меня удерживал. Как же я оказалась здесь, в этом трейлере, в темном лесу, без хлебных крошек, которые укажут мне путь домой, но тут Расселл запустил пальцы мне в волосы, обнял меня, поставил на ноги и так уверенно и серьезно произнес мое имя, что оно показалось мне странным, но еще — таким округлым, ценным, будто оно принадлежало другой, улучшенной Эви. Надо ли было расплакаться? Я не знала. Голова была забита дурацкими пустяками. Я одолжила Конни красный свитер, а она его так и не вернула. Ищет ли меня Сюзанна или нет? Непонятное покалывание в глазах.

Расселл протянул мне бутылку кока-колы. Газировка была выдохшейся, теплой, но я выпила всю бутылку залпом. Пьянея, как от шампанского.

Мне тогда казалось, что эта ночь — роковая, что я — героиня необыкновенной драмы. Но Расселл всего лишь устроил мне несколько ритуальных проверок. Их он отточил за годы работы в религиозной организации где-то возле Юкайи, в центре, где раздавали еду, предоставляли убежище, помогали найти работу. Приручал тощих, изможденных девочек, у которых не было ни образования, ни заботливых родителей, девочек, мечтавших переделать себе нос и сбежать от уродов-начальников. Его хлеб с маслом. Старая пожарная станция в Сан-Франциско: здесь, в филиале организации, он провел много времени. Набирал себе последователей. Уже тогда он профессионально распознавал женскую тоску — поникшие плечи, нервная сыпь. Угодливая запинка в конце каждой фразы, слипшиеся от слез ресницы. Со мной Расселл проделал все то же самое, что и с остальными девочками. Сначала — простейшие проверки. Дотронулся до спины, стиснул руку. Незаметно перешел границы. И как быстро дело дошло до спущенных штанов. Дальновидный поступок, думала я, чтобы девочки вздохнули с облегчением: по крайней мере, это не настоящий секс. Чтобы им даже не пришлось раздеваться, чтобы им казалось, будто ничего особенного и не случилось.

Но — самое странное, — может, мне даже понравилось.

Я плыла сквозь толпу в немом оцепенении. Воздух прижимался к коже, под мышками было скользко от пота. Вот все и случилось, твердила я себе. Мне казалось, что это все видят. Видят отчетливую ауру секса. Я больше не волновалась, не бродила как неприкаянная, сжимаясь от нервного томления, от знания, что есть закрытая комната, куда меня не пускают, — теперь эта тревога унялась, я шла как во сне и глядела на окружающих с улыбкой, которая ни о чем не просила.

Увидев Гая, который поигрывал пачкой сигарет, я не раздумывая остановилась:

— Угостишь?

Он рассмеялся:

— Девочка хочет сигаретку, девочка ее получит.

Он вставил ее мне в рот, и я надеялась, что кто-нибудь это видел.

Сюзанну я наконец нашла в кругу у костра. Заметив меня, она улыбнулась — криво, сухо. Уверена, она распознала внутренний сдвиг, который замечаешь иногда в приобщившихся к сексу девочках. Какая-то гордость, наверное. Важность. Мне хотелось, чтобы она узнала. Видно было, что Сюзанну пошатывает. Не от алкоголя, от чего-то другого. Ее зрачки словно сжирали радужку, румянец охватывал шею триповым викторианским воротничком.

Быть может, в глубине души Сюзанна и была разочарована, когда игра удалась, когда она увидела, что я все-таки ушла с Расселлом. А может, ничего другого она и не ожидала. Машина все тлела, шум праздника взрезал темноту. Ночь вертелась во мне колесом.

— Когда машина догорит? — спросила я.

Лица ее я не видела, но я ее чувствовала, воздух между нами был мягче.

— Господи, не знаю я, — ответила она. — Утром?

В дрожащем свете пламени мои руки выглядели чешуйчатыми, будто у рептилии, и мне нравилось, до чего искаженным казалось мое тело. С жужжанием завелся мотоцикл, кто-то лихо заухал: в костер швырнули пружинный матрас, пламя взметнулось, потемнело.

— Хочешь, можешь у меня переночевать, — сказала Сюзанна. По ее голосу ничего нельзя было понять. — Мне все равно. Но если хочешь быть с нами, нужно именно что быть с нами. Поняла?

Сюзанна просила у меня чего-то еще. Как в сказках, когда гоблины могут войти в дом, только если их пригласят. Ей нужно было переступить порог, и Сюзанна очень тщательно подбирала слова — она хотела, чтобы я сама все сказала. И я кивнула и ответила, что поняла, хотя, конечно, не поняла. Не совсем. Мое платье не было моим, и я не заглядывала в будущее дальше искрившего надо мной чувства, впечатления, будто еще чуть-чуть — и в мою жизнь придет новое, постоянное счастье. Я думала о Конни с безмятежной снисходительностью — правда, она ведь милая девочка. Я даже мать с отцом великодушно записала в страдальцев, жертв трагического, непонятного недуга. Лучи мотоциклетных фар выбелили ветви деревьев, осветили фундамент дома, черного пса, сгорбившегося над невидимой добычей. Кто-то снова и снова наигрывал одну и ту же песенку. Эй, детка — такая там была первая фраза. Песню повторили столько раз, что фраза зазвучала у меня в голове. Эй, детка. Слова перекатывались в голове почти без усилий, будто лимонный леденец, который лениво ворочаешь во рту.

Когда я проснулась, в окна бились волны тумана, спальня была залита снежным светом. Несколько секунд ушло на то, чтобы вновь сжиться с привычным, тоскливым фактом: я дома у Дэна. Это его бюро стоит в углу, его прикроватная тумбочка со стеклянным верхом. Это его обшитое атласом одеяло я натянула поверх слоя собственной плоти. Я вспомнила о Саше с Джулианом, о тонкой стене между нами. О прошлой ночи даже не хотелось думать. Как мяукала Саша. Навязчивое, сбивчивое бормотанье “Еби меня, еби меняебименяебименя” повторилось столько раз, что утратило всякий смысл.