Я здесь была самой юной и единственной, кто пришел без компании. И никто на вечеринку не нарядился. Только я пришла празднично одевшись. Остальные были в узких джинсах и дурацких футболках. Как и девчонки-подростки, хипстеры собираются стайками «мы круче тебя» и изображают на лицах вселенскую скуку, но, в отличие от знакомых мне девчонок-подростков, вряд ли попросят меня дать им списать математику или поиграть с ними в футбол. Хипстеры скривились, глядя на меня, мгновенно признав Не Своего Поля Ягодой. Я не расстроилась.

Мне захотелось оказаться дома, в безопасности своей постельки, с плюшевыми игрушками и людьми, которых я знаю всю жизнь. Тут мне не с кем и не о чем говорить. Я взмолилась, чтобы никому другому не пришло в голову говорить со мной. Бука бросил меня в логово льва, и я начала тихо ненавидеть его. Самое худшее, что я придумала для него, – поход в музей мадам Тюссо. Но восковые люди не осудят и не будут перешептываться: «Что это она на себя нацепила? А что это у нее на сапогах? Набойки?» Такого точно не случится.

Но… какая тут музыка! Когда на сцену вышла группа молодых хасидских парней-панков – гитарист, басист, несколько трубачей и скрипачей (странно, но барабанщика не было), – и все вокруг взорвалось звуком, я поняла гениальный план Буки.

Группа играла в жанре, который я уже слышала, когда моя кузина выходила замуж за еврейского музыканта. На их свадьбе играла клезмер-группа, и их музыка, по словам брата, была чем-то вроде еврейского панк-джаза. Музыка в этом клубе напоминала мелодию к танцу «Хора», исполняемую на параде Марди Гра панк-группой «Грин Дэй». Заправляли всем гитара и контрабас, трубы и скрипки подыгрывали им, а члены группы смеялись, плакали и пели одновременно. Это было безумно. И потрясающе. Мои руки сами собой отлепились от груди, ноги пошли в пляс. Движение было жизненно необходимым. Я танцевала, крутя в ритме бедрами, наплевав на то, что обо мне могут подумать. Кружила, размахивая руками и подпрыгивая как кузнечик. Отбивала сапогами чечетку, сама становясь частью музыки и ни на кого не обращая внимания.

Видимо, бешено отплясывающие вокруг меня хипстеры чувствовали эту музыку так же, как я. Мы словно танцевали вместе какой-то панк-хора-танец. Возможно, клезмерская музыка тоже была универсальным языком, как и футбол. Я наслаждалась ею неимоверно: и душой, и телом.

Бука подарил мне на Рождество самый желанный подарок. Надежду и веру. Я всегда надеялась отправиться в такое приключение, но никогда не верила в то, что смогу проделать его в одиночку. Что справлюсь. И буду без ума от него. Но это случилось. Записная книжка исполнила мое желание.

Когда группа закончила выступление, мне было и грустно, и радостно одновременно. Сердцу необходимо было успокоиться. И найти следующую записку.

* * *

Как только группа спустилась со сцены, я тут же пошла в уборную.

Скажу одно: если мне еще когда-нибудь в жизни придется вернуться в этот туалет, я прихвачу с собой бутылку хлорки.

Перед тем как сесть на унитаз, я застелила его бумажным полотенцем. Пользоваться им я бы ни за что на свете не стала. Стену кабинки покрывали рисунки и записи: граффити, цитаты, послания любимым, друзьям, врагам и «бывшим». Она походила на Стену Плача – место для изливания душ. И если бы не была такой вонючей и грязной, ее можно было бы выставить в музее в качестве художественной инсталляции. Сколько слов и чувств! Какое разнообразие почерков, оставленных цветными фломастерами, блестящими ручками, подводкой для глаз, лаком для ногтей и маркерами.

Читая послания, я дошла до строчки:

«Потому что я ужасно скучная и запуганная».

Да ты молодец, подруга! Сюда же не побоялась прийти, а это, возможно, уже половина успеха?

Интересно, что с ней случилось. Может, оставить ей свою записную книжку?

Самая классная надпись была выведена черным фломастером:

«Лекарство. Для «бывших». Прости меня, Ник. Поцелуемся снова?»

И вдруг в эту чудо-(хора)-вищную послерождественскую ночь, в вонючей туалетной кабинке, мне (залитой потом от танцев и сидящей на грязном толчке) страшно захотелось, чтобы меня поцеловали. Никогда еще я не желала поцелуя столь сильно. Сейчас я не фантазировала о нем. Я надеялась и верила в то, что этот поцелуй на самом деле произойдет в реальной жизни.

(Я никогда не целовалась по-настоящему, в романтическом смысле. В чем и призналась женщине-дракону. Поцелуи с подушкой ведь не считаются?)

(Признаться об этом в записной книжке Буке? Раскрыть карты, пусть ловит шанс?)

(Не).

На стене было так много надписей, что я бы никогда не нашла послание Буки, если бы не узнала его почерк. Он оставил сообщение несколькими строками ниже от «лечебного поцелуя». Бука закрасил полоску стены белой краской, а поверх нее, чередуя синий и черный маркеры, написал свою просьбу. Вышло очень красиво и празднично. Так Бука у нас романтик в душе? Или он наполовину еврей и такая красота в честь Хануки?

Послание гласило:

«Пожалуйста, верни записную книжку красавцу-агенту в фетровой шляпе».

Меня захлестнули эмоции.

Бука здесь?

Или я снова встречусь с парнем по имени Бумер?

Я вышла из уборной. При тусклом освещении, среди одних только черных джинсов и черных футболок, я еле заметила двух парней в углу у барной стойки с фетровыми шляпами на головах. У одного к шляпе была приколота ермолка. И оба нацепили солнцезащитные очки. Тот, что с ермолкой, наклонившись, скрепкой отдирал от подошвы жвачку. Фу, надеюсь, он не пытался отскрести ее ногтями.

В темноте клуба было невозможно разглядеть их лиц.

Я достала записную книжку, но, передумав, сунула ее для большей сохранности в сумочку: вдруг это не те парни? Если они те, кого я ищу, то разве не должны сказать что-то вроде: «Хей, мы здесь ради книжки»?

Вместо этого они сверлили меня остекленевшими панко-хипстерскими взглядами.

Меня охватила паника, от страха отнялся язык.

Я рванула из клуба как бешеная.

И, к своему стыду, по дороге потеряла сапог. Я не шучу! Не надела на колготки носки и в результате сбежала из клуба без сапога, точно какая-то Визгля-Золушка с инди-гейско-еврейского бала. И ни за что туда не вернусь.

Только когда такси остановилось возле моего дома, и я достала кошелек, чтобы расплатиться, до меня дошло: вместо записной книжки я оставила агенту сапог.

А книжка все еще лежала в сумочке.

Как теперь Бука меня найдет?

26 декабря

Я проснулся в восемь утра от того, что кто-то барабанил в мою дверь. Полусонный, потащился в коридор и, посмотрев в глазок, обнаружил уставившихся на меня в шляпах набекрень Дова и Джонни.

– Привет, – открыл я дверь. – Не рановато для вас?