– Ты выглядишь грустным, – сказала София. Мы оказались наедине в спальне Прии. На кровати осталось всего несколько курток гостей.

– А ты – уставшей. Уставшей от всех этих прощаний.

– Да, – согласилась она, кивнув.

София всегда отличалась немногословностью. Часто ограничивалась «да» или «нет», кивком или мотанием головой.

Если бы мы уже не расстались, я бы обнял ее. Если бы между нами не было все кончено, я бы поцеловал ее. Вместо этого я удивил нас обоих признанием:

– Я буду скучать по тебе.

Это было одно из тех редких мгновений, когда будущее ощущается гораздо острее настоящего. Я почти физически чувствовал отсутствие Софии, хотя она находилась в одной комнате со мной.

– Я тоже буду скучать по тебе, – ответила она. А затем выскользнула из этого мгновения, оставив «нас» за бортом своими следующими словами: – Я буду скучать по всем.

Мы никогда не лгали друг другу (во всяком случае, я такого не припомню). Но мы также никогда не открылись друг другу. Лишь перебрасывались очевидными фактами: «Я бы поел китайской еды»; «Мне пора домой, нужно доделать домашку»; «Мне очень понравился фильм»; «Моя семья возвращается в Испанию, так что нам придется расстаться».

Мы не обещали переписываться каждый день и не делали этого. Не клялись в верности друг другу, потому что нечему было хранить верность. Изредка я представлял себе Софию в стране, которую видел только на фотографиях в ее фотоальбомах. Изредка писал ей ради новостей, чтобы оставаться в ее жизни без всякой на то причины, лишь только из симпатии. Я рассказывал ей то, что она и так уже знала о наших общих приятелях, а она рассказывала мне то, что мне не очень-то и нужно было знать о своих испанских друзьях. Поначалу я спрашивал, когда она снова приедет в Америку. Возможно, она говорила, что приедет во время каникул, но я об этом забыл. Не потому, что между нами теперь лежал океан, и не потому, что нам всегда с ней что-то мешало. Лили, наверное, за пять дней узнала обо мне больше, чем София за четыре месяца отношений.

Возможно, проблема не в расстоянии, а в том, как ты его переносишь.

* * *

В полседьмого мы с Довом и Джонни приехали к Бумеру. Тот нарядился в костюм боксера.

– Отличный повод отметить День Подарков! – сообщил друг.

– Мы идем не на костюмированную вечеринку, Бумер, – заметил я. – И, кстати, без подарков.

– Иногда ты портишь все веселье, Дэш, – вздохнул он. – И что тогда остается? Скука. – Бумер ушел в свою комнату и вернулся с джинсами и футболкой в руках. Джинсы он натянул прямо поверх боксерских шорт.

По дороге наш доморощенный Рокки изображал боксерские движения, остервенело колошматя воздух кулаками, пока случайно не опрокинул магазинную тележку на везущую ее пожилую женщину. Мы с Довом и Джонни бросились поднимать и ту, и другую, а Бумер все причитал:

«Простите, простите! Я не рассчитал свои силы!»

К счастью, Прия жила неподалеку.

– Эй, а ты принес сапог? – спросил меня Дов, пока мы ждали, когда нам откроют дверь.

Я не принес сапог. Подумал, что если увижу неуклюже вышагивающую по улице девушку в одном сапоге, то смогу сложить два и два.

– Какой сапог? – удивился Бумер.

– Лилин, – объяснил Дов.

– Ты встречался с Лили! – заорал Бумер.

– Кто такая Лили? – поинтересовалась Прия. Мы не заметили ее появления.

– Девочка! – ответил Бумер.

– Ну, не совсем девочка, – поправил его я.

Прия выгнула бровь.

– Девочка, которая не совсем девочка?

– Травести, – ляпнул Дов.

– Лапушка Лили, – протянул Джонни. – Как затянет «Нелегко быть зеленой»[20], так меня сразу на слезу прошибает.

– И у Дэша ее сапог! – заявил Бумер.

– Привет, Дэш.

А вот и она. За спиной Прии. Почти незаметная в тусклом освещении коридора.

– Привет, София.

Теперь, когда не помешала бы бесконечная болтовня Бумера, он умолк. Все примолкли.

– Рад тебя видеть.

– Я тоже рада видеть тебя.

Между нашими фразами пролегла пропасть времени, проведенного в разлуке. Здесь, на крыльце, мы будто месяцы смотрели друг на друга. У Софии отросли волосы, слегка потемнела кожа. И в ней еще что-то изменилось, только я не мог сообразить, что именно. Наверное, взгляд. Когда мы были парой, она смотрела на меня по-другому.

– Входите, – пригласила Прия. – Часть народа уже собралась.

Странно. Мне хотелось, чтобы София задержалась, подождала меня, как в то время, когда мы встречались. Вместо этого она повела нас на вечеринку, и между нами шагали Прия, Бумер, Дов и Джонни.

Вечера у Прии лишь с натяжкой можно назвать вечеринками. Ее родители всегда присутствуют на празднествах дочери. И самый крепкий напиток тут – газировка.

– Я очень рада, что ты пришел, – сказала мне Прия. – И что ты не в Швеции. София бы расстроилась, не увидев тебя.

С чего бы Прие делиться со мной этим? У меня тут же возникло подозрение, что за ее словами кроется нечто более серьезное. «София бы расстроилась, не увидев тебя». Она хотела встретиться со мной? Так сильно, что расстроилась бы, если бы я не пришел? Не ради ли нашей встречи Прия затеяла эту вечеринку?

Нам с Софией предстояло сделать по направлению друг к другу не шаг, а прыжок – слишком мы отдалились. Однако взглянув на нее еще раз, я понял: это стоит того. Она смеялась над чем-то, что рассказывал ей Дов, но при этом смотрела на меня, словно вела безмолвный разговор со мной, а он ее отвлекал. София мотнула головой на стойку с напитками, и я подошел туда.

– Будешь фанту, фреску или диет-райт? – спросил я.

– Фанту.

– Фантастично, – отозвался я.

Я бросил в пластиковый стаканчик лед и налил газировки.

– Как поживаешь?

– Хорошо. Много дел. Сама знаешь.

– Не знаю. – София взяла протянутый ей стаканчик. – Расскажи мне. – В ее голосе слышался легкий вызов.

– Ладно. – Себе я налил фреску. – Я должен был поехать в Швецию, но в последнюю минуту поездка отменилась.

– Да, Прия говорила.

– В этой газировке прорва углекислого газа, – указал я на шипучий напиток. – Когда газы испарятся, от газировки останется вода. Вот ее и буду весь вечер пить.

Только я приложился к содовой, как София выдала:

– Прия также сказала мне, что ты изучаешь радости однополого секса.