«Что тебе подарили на Рождество?» – спросил меня Бука в молескине.

Я ответила:

«На это Рождество мы не обменивались подарками. Оставили это до Нового года. (Долгая история. Возможно, потом я расскажу тебе об этом с глазу на глаз.)»

Я не могла сосредоточиться на написании ответов. Мне хотелось жить в записной книжке, а не писать в ней.

За какую девушку принимает меня Бука, посылая в клуб посреди ночи?

Родители бы никогда меня не отпустили.

Но их здесь нет, чтобы запретить мне туда пойти.

Я вернулась к посланию.

«Мне по душе то, что ты написал, мой безымянный друг. Нас можно назвать друзьями? Надеюсь, можно. Поскольку только ради друга я могу согласиться пойти куда-то в два часа рождественской ночи – или, если уж на то пошло, – любой другой ночи. И дело не в том, что я боюсь темноты, просто… Для подростка я вообще нечасто куда-то выхожу. Тебя это не напряжет?

Наверное, я не умею быть подростком. На эту тему, случайно, нет учебного пособия? У меня такое ощущение, будто у всех по умолчанию есть кнопка смены настроений и ей пользуются все, кроме меня. Большую часть времени я чувствую себя настолько переполненной любовью к знакомым мне людям – и собакам, которых выгуливаю в Томпкинс-сквер, – что, боюсь, могу раздуться от нее как воздушный шарик и улететь. Представляешь, сколько во мне любви? А как с этим у других подростков? Я не знаю, так как слишком мало с ними общаюсь. В седьмом классе родители заставили меня присоединиться к школьной футбольной команде ради общения с ровесницами. Оказалось, я весьма неплохо играю в футбол, а вот по части социализации не так хороша. Не волнуйся, я не какая-то там придурошная, с которой никто не говорит. Девчонки сами заговаривают со мной, но спустя какое-то время недоуменно смотрят: «Эээ… Что она только что сказала?» А потом разлетаются по своим группкам, где, я уверена, общаются на тайном языке популярности, а я возвращаюсь к пинанию мяча и воображаемым разговорам с моими любимыми собаками и литературными персонажами. Все при этом только выигрывают.

Я не против слыть чудачкой. Даже нахожу в этом некое облегчение. Зато я невероятно бегло говорю на языке футбола. Я обожаю это в спорте! То, что все игроки в команде могут говорить на совершенно разных языках, но на поле, на корте, где бы они ни играли, язык их движений, подач и очков одинаков. Универсален.

Ты любишь спорт? Я почему-то не представляю тебя спортивным. О, знаю! Тебя зовут Бекхэм! Я права?

Не уверена, что ты получишь записную книжку назад этой ночью. Не уверена, что смогу выполнить твое последнее задание. И если бы родители не были в отъезде, то я бы даже подумать об этом не могла. Никогда раньше не бывала в ночных клубах. А тут ты предлагаешь мне отправиться посреди ночи в самое сердце Манхэттена. Ничего себе! Должно быть, ты в меня сильно веришь. Я ценю это, но не знаю, достойна ли такого доверия».

Я прервалась, чтобы подремать. Не знаю, приму ли вызов Буки, но если приму, то мне нужно выспаться.

Мне снился Бука. Во сне у него было лицо Эминема, и он снова и снова пел песню «Меня зовут…», держа открытой записную книжку с перечнем разных имен.

Меня зовут… Ипсиланти.

Меня зовут… Иезекииль.

Меня зовут… Мандела.

Меня зовут… Яо Мин.

В час ночи меня разбудил будильник.

Бука завладел моим подсознанием. А сон явно был зна́ком: он слишком притягателен, чтобы отказать.

Я зашла к брату (он спал как убитый), а потом надела свой самый лучший рождественский наряд для вечеринок: золотое платье-мини из жатого бархата. К моему удивлению, с прошедшего Рождества у меня заметно выросли грудь и бедра, и платье теперь сильно облегало фигуру. Я махнула на это рукой. В клубе, скорее всего, будет темно. Кто обратит на меня внимание? Я дополнила наряд красными колготками и сапожками миссис Бэзил, украшенными золотой мишурой. Надела красную вязаную шапку с ушками и висящими на них помпонами и прикрыла один глаз светлой челкой, чтобы добавить себе немного таинствен- ности.

Должно быть, Бука наложил на меня какие-то чары, поскольку Лили до записного-книжного периода никогда бы не рискнула тайком выбраться посреди ночи – притом рождественской ночи! – из дома, чтобы поехать в клуб, распложенный в Нижнем Ист-Сайде. Но с молескином в моей сумочке – со всеми нашими мыслями, подсказками и впечатлениями, – я почему-то чувствовала себя в безопасности, чувствовала, что способна отправиться в это приключение и не потеряться в нем, не призывать на помощь брата. Я чувствовала, что со всем справлюсь сама, и не паниковала из-за неизвестности, ждущей меня по ту строну ночи.

* * *

– Счастливого Рождества! Пароль: твое огорчение, – поприветствовал меня у двери клуба вышибала дрэг-квин[19].

До Дня благодарения он поставил бы меня своими словами в тупик, однако после встречи с Шиной – гордым членом «теперешней новой волны зашибенности» в клубах Даунтауна, – я в курсе заведенного тут распорядка. Шина объяснил, что с «женщинами-драконами» нужно поделиться одним своим огорчением.

– Я не получила на Рождество ни одного подарка, – пискнула я здоровяку в золотом парчовом платье с маской дракона на голове.

– Это вечеринка в честь Хануки, сестренка. Кому какое дело до твоих рождественских подарков? Давай-ка, по новой. Ты можешь лучше. Пароль: твое огорчение.

– Тут может быть, а может и не быть человека, лицо и имя которого мне неизвестны, который, может быть, ищет, а может, и не ищет меня.

– Скукота.

Дверь осталась закрытой.

Я наклонилась к вышибале и прошептала:

– Меня никогда не целовали. В губы.

Его глаза потрясенно расширились.

– Серьезно? Девчонку с такими-то буферами?

Боже! Меня передернуло.

Я прикрыла грудь руками, готовая дать деру.

– Да ты не шутишь! – Вышибала наконец открыл дверь. – Входи! И желаю удачи!

Я вошла в клуб, загораживая грудь руками. Внутри обнаружились орущие и мечущиеся безумцы. Пахло пивом и рвотой. Такое ощущение, что я попала в ад. Мне тут же захотелось развернуться, выскочить на улицу и провести ночь за разговорами с вышибалой и выслушиванием чужих огорчений.

Бука сыграл со мной космическую шутку, послав в такую дыру?

Честно говоря, я была напугана.

Мои страхи при попытке заговорить с кучкой шестнадцатилетних напомаженных девчонок – ничто в сравнении с тем, что я ощутила, столкнувшись с оравой клубных тусовщиков.

А именно (тут раздается драматическая барабанная дробь) – с припанкованными хипстерами.