– Гершман-Хайм… Ха-ха-ха, – заливался Иван Николаевич. – Штейн… Шнейн… Как его там? Шнейдер… Ха-ха-ха!

– Шарлатан-астролог! Га-га-га, – вторил ему Потапов. – Самого фюрера развел?

– О покойниках – или хорошо, или никак, – попытался урезонить расшалившихся коллег Ковин, но те еще долго не могли уняться.

– А этот твой Вронский… Ха-ха-ха! Как его зовут? – наконец успокоившись, поинтересовался Музыченко.

– Сергей Алексеевич.

– Может, он тоже Сруль Лейбович, а?

– Позвольте, я закончу? – раздраженно пробасил ученый.

– Давай! – вытирая влажные глаза, согласился генерал-лейтенант.

– Вронский не раз наведывался ко мне за консультациями… И лагерное руководство решило предоставить нам нечто вроде отдельного кабинета, где мы подолгу могли беседовать с глазу на глаз… Яша жил в соседней комнате вместе с племянником Молотова, Василием Кокориным[71], а рядом с ними – сын премьер-министра Франции капитан Блюм и племянник Черчилля, Томас Кучинн!

– Ни фига себе компашка! – в очередной раз вслух выразил свое восхищение неистовый Иван Николаевич и опять по непонятной причине зашелся смехом. Правда, в этот раз ненадолго.

– Чтобы спровоцировать конфликт между СССР и Великобританией, – продолжал Ковин, – начальство заставило англичан мыть сортиры после русских. Логика была таковой: благородные британцы не выдержат унижений и затеют драку, во время которой убьют Кокорина и Джугашвили. Или наоборот… После чего Сталин и Черчилль разорвут все союзнические отношения!

– Да… Замысел, достойный Иуды! – философски заметил Потапов.

– Яша их планы раскусил и на провокации никогда не поддавался. Сломали его не немцы и не англичане, а родной отец. После очередного заявления вождя Джугашвили словно подменили. Он перестал бриться, мыться, принимать пищу… Часами просиживал на кровати, тупо глядя на громкоговоритель, висевший на стене. Мне кажется, уже тогда Яша принял окончательное решение свести счеты с жизнью…

– Вполне возможно! – тяжело вздохнул Музыченко, не раз примерявший на себя подобную ситуацию.

– Мы с Вронским сидели в кабинете, когда снаружи стали доноситься выстрелы. Граф выбежал на улицу. На «колючке» болтался чей-то обгорелый труп. Как позже выяснилось – старшего лейтенанта Джугашвили[72]… После этого ЧП в лагере начались репрессии. И не только против узников… С пристрастием допрашивали всех: часового по имени Конрад, начальника караула Юнглинга, коменданта лагеря, пленных англичан… Вот Вронский и решил спрятать меня, как говорится, от греха подальше… Позже, когда все утрясется, обещал найти местечко поуютнее. Ибо ваш сраный Хаммельбург у них не на самом лучшем счету. Чуть ли не ссылка, а может быть, и карцер. Как вы тут выживаете – ума не приложу?!

Украина.

Июнь – начало июля 1941 года

9-й механизированный корпус Рокоссовского, прочно закрепившись на рубеже Олыка[73] – Клевань, отражал бесконечные атаки подошедших 28 июня из района Луцка свежих 14-й танковой и 25-й моторизованной дивизий противника, стремившихся быстрее взять под полный контроль стратегическую магистраль Луцк – Ровно.

А 19-й, понеся огромные потери в боях под Дубно, быстро отходил на восток, преследуемый превосходящими силами противника.

11-я танковая дивизия вермахта прорвалась 27 июня к городу Острогу и захватила плацдарм на реке Горынь, чем создала угрозу охвата 19-го механизированного корпуса с обоих флангов и фактически отрезала его от переправ. Именно последнее обстоятельство вынудило генерал-майора Фекленко вечером 28 июня оставить Ровно. Спешно отступив, 40-я танковая дивизия заняла позиции между Тучином[74] и Гощей, 43-я – между Гощей и Вельбовно [75].

Обстановка на стыке 5-й и 6-й армий РККА между тем продолжала резко осложняться. Отразив контрудар армейских механизированных корпусов под Дубно, противник сковал их восточнее Луцка силами подошедших пехотных дивизий, оснащенных большим количеством противотанковых орудий, а свои мото– и мехкорпуса бросил для развития ударов на Ровно, Новоград-Волынский, Острог и Шепетовку.

Командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник Михаил Петрович Кирпонос, опасаясь, что фашисты повернут свои основные силы на юг, в тыл войскам 6-й и 26-й армий, поспешил выделить из своего резерва 24-й механизированный корпус, 109-ю стрелковую дивизию и три противотанковые бригады и выдвинуть их на рубеж Староконстантинов – Базалия – Новый Вишневец[76].

Но немецкое командование планировало нанести удар в Южном направлении гораздо позднее и глубже – после прорыва линии наших старых укрепрайонов, о чем генерал Кирпонос, оголяя Киевское направление, естественно, знать не мог. Конечно, это можно было предвидеть, но такой волшебный дар дан Господом, к сожалению, далеко не каждому полководцу.

Резервов у фронта больше не оставалось. Только в районе Шепетовки находилась 109-я моторизованная дивизия из состава 16-й армии.

Командующий этой армией генерал Михаил Федорович Лукин, правильно определивший направление главного прорыва, снял войска с погрузки прямо с железнодорожных путей и, присоединив к ним 213-ю моторизованную дивизию 19-го механизированного корпуса, также оказавшуюся в этом районе, создал таким образом сводное соединение, спешно выдвинувшееся в район Острога навстречу наступающей 11-й танковой дивизии вермахта.

Этот отряд, который военные историки назовут «оперативной группой Лукина», впредь сыграет важнейшую роль в срыве попытки танковых частей противника с ходу прорваться на Острожско-бердичевском направлении к столице Украины.

29 июня Ставка Верховного главнокомандования в очередной раз потребовала от командования Юго-Западного фронта закрыть разрыв на участке Луцк – Станиславчик[77], чтобы изолировать и уничтожить передовые войска противника. Использовать для этого ослабленные боями части 8-го и 15-го механизированных корпусов не представлялось возможным, а недавно созданная группа Лукина не имела в своем составе достаточного количества танков, чтобы решить самостоятельно столь сложную задачу.