побег – чудовищная вещь, а я его подстроила. Что до меня, я думаю, что маленькая Мэри прекрасно справится сама.

VI. Дом на улице Сен-Луи

Он стоял перед ними, высокий, чуть суровый, со множеством окон на фасаде. Молоток на тяжелой двери был выполнен в виде хмурой головы горгульи. Решительный стук Филиппа эхом разнесся по дому. Аделина стояла, рассматривая застекленные окна, рамы которых были окрашены в черный c узким позолоченным ободком.

– Представляю себе здешнюю старину! – воскликнула она. – Атласные панталоны, напудренные волосы, и все в таком духе.

– Приятно думать, что он наш, – заметил Филипп.

– Правда же!

Гасси, оторвавшись от руки отца, потянулась своими крошечными пальчиками к пасти горгульи.

– Улица кажется чудной и чужой, – вставил Пэтси, ожидавший на тротуаре с попугаем в клетке и узлами. – При доме вообще нет земли?

Филипп никак не мог привыкнуть, что Пэтси вмешивается в их разговор. Он слегка нахмурился и снова постучал. Дверь открылась. Перед ними стояла невысокая плотная женщина в черном платье. Было очевидно, что она француженка, но, к счастью, говорившая по-английски. Она объяснила, что ее нанял в качестве кухарки адвокат, который вел дела полковника Николаса Уайтока. Без сомнения, капитан Уайток связался с ним. Что до нее, то она готова служить им. Звали ее Мари.

Ее появление обнадеживало. Филипп попросил чай для Аделины и с удовлетворением осмотрел большую гостиную. Мари вскрикнула от восторга и бросилась к Гасси.

– Ah, la pauvre petite![9]

Пэтси стоял в полумраке холла с маленькой молчаливой девочкой на плечах. Он оскалил в широкой улыбке свои большие зубы в обрамлении растрепанных бакенбард, и Мари тут же завладела Гасси.

– Ах, мадам, позвольте мне покормить ее? Она выглядит такой уставшей, такой бледненькой!

Аделина с благодарностью согласилась.

Когда они остались одни, Аделина распахнула массивные темно-красные ставни, и майское солнце заполнило комнату, которую, очевидно, небрежно прибрали и вытерли пыль ради появления хозяев. Аделина внимательно осмотрелась. Она увидела черную с позолотой мебель, богато украшенную люстру с четырьмя цилиндрическими стеклянными абажурами, подвешенными на темно-малиновых бархатных шнурах.

– Это отвратительно! – воскликнула она.

– Ты так думаешь?

– А ты нет?

– Ну, мне не все здесь нравится, но есть возможные варианты.

– Это вкус твоего дяди?

– Он купил дом уже с меблировкой, так все и стоит.

Она подошла и обняла его.

– О, Филипп, как я буду рада, когда все это переделаю. Признаюсь, я никогда ничего так не ждала. Давай осмотрим весь дом.

– Только после того, как ты подкрепишься. Помни о своем положении.

– Боже милостивый! – воскликнула она. – Почему ты все время об этом напоминаешь! Я и глазом моргнуть не могу, как ты тут же говоришь: «Помни о своем положении!»

Вошла Мари с подносом, на котором принесла чайник с чаем и несколько пирожных с глазурью. Она одарила их лучезарной улыбкой: – La pauvre petitе проголодалась! – воскликнула она. – Она уже съела три пирожных и выпила маленькую чашку cafe au lait[10]. Это гораздо, гораздо лучше для нее, чем чай. А какой у нее ум, какая savoir-faireсу[11], какая красота! Человек, который ее принес, сказал мне, что она путешествовала из Индии и ее няня-туземка умерла. Но не беспокойтесь, я, конечно, буду беречь ее лучше, чем когда-либо!

Преданность Мари маленькой Августе росла день ото дня. Ребенок постоянно находился при ней. Предложение нанять няню повергло ее в ужас. В Квебеке не было хороших нянь. Она была единственным человеком, способным обеспечить Гасси достойный уход. Все, что ей было нужно, – это парнишка для черной работы, и она знала такого парнишку – собственного племянника, а также толковая девчонка в качестве горничной – требованиям точно соответствовала ее племянница. В большом доме нашлось много дела и для Пэтси. Например, требовалось ухаживать за козой, чистить лестницу, поддерживать порядок в саду. Коза свободно паслась в небольшом саду по соседству, тоже принадлежавшем Филиппу.

Филипп днями напролет с удовольствием подробно знакомился с своим наследством. Он долго беседовал с поверенным дяди мистером Праймом. Дела оказались в полном порядке. Беспокоиться было не о чем. Он и два ирландца, Д’Арси и Брент, остановившиеся в гостинице поблизости, вместе с Уилмотом, который поселился в менее дорогом пансионе неподалеку, исследовали старый город, взбирались на гору к Цитадели[12], обедали с офицерами в форте. Каждый погожий день Филипп нанимал экипаж и отвозил Аделину и кого-нибудь из джентльменов за город. Бодрящий воздух и хорошая стряпня Мари вскоре вернули на щеки Аделины румянец, а на смену слабости пришла сила.

Их мебель прибыла в превосходном состоянии. Наиболее уродливые предметы, принадлежавшие дядюшке Николасу, были изгнаны, и их место занял элегантный чиппендейл. Ковры, вывезенные из Индии, прекрасно подошли к полированным полам. Красную люстру заменили на хрустальную. По правде говоря, дядюшке Николасу было бы трудно узнать свой дом.

Они много размышляли о нем, но чтобы понять, как он жил, не смогли найти в доме почти ничего. Не было ни единого его портрета, только в гостиной висел портрет герцога Кентского, под командованием которого дядюшка и прибыл в Квебек. Мистер Прайм, поверенный, описывал полковника Уайтока как красивого на вид, несколько вспыльчивого по характеру, гостеприимного по привычкам знатока хороших вин. Среди его бумаг почти ничего не было. Он не вел дневник, как хранилище мыслей. Было, впрочем, несколько любовных писем от одной француженки из Монреаля. Письма лежали перевязанные лентой, а на последнем убористым четким почерком полковника было написано: «Маргарет умерла 30 января 1840 года».

Через два месяца Филипп и Аделина счастливо обжились во франко-канадском городке и познакомились со всеми, с кем следовало. Ее здоровье значительно улучшилось, а положение ограничивало деятельность лишь немного. Аделина была гостеприимна и любила развлекать своих друзей и развлекаться сама. Она писала домой длинные письма, в которых рассказывала об элегантности и живости званых вечеров, устраиваемых местной знатью. Она хотела, чтобы отец знал, что она живет не в примитивном варварском обществе, как он себе представлял. В детстве у Аделины была гувернантка-француженка, и хотя Аделина почти не читала по-французски, но кое-как говорила и теперь упорно овладевала этим языком. Своей жизнерадостностью и веселым нравом она привлекла к себе как французское, так и английское общество Квебека. Вскоре она сблизилась с соседями.

Соседи слева, Балестриеры, были веселой супружеской парой с полудюжиной детей. Мадам Балестриер стала близкой подругой Аделины, и они проводили вместе многие часы, в которые соседка делилась интимными сплетнями городка. Единственным недостатком Балестриеров оказалось поведение их детей. Их жизнь представляла собой