— Конечно. Я был уверен…

— Не хочу мозолить глаза Монаху, — пояснилая. — Все должно выглядеть совершенно естественно.

— А вдруг он тебя все-таки узнал?

— Ну и что? Тогда я его тоже узнаю. С трудом, новспомню.

— Ему ведь наверняка известно, что произошло с тобой…

— Необязательно, — утешила я. — К тому жепочти три года — большой срок. Если узнает, придется сказать, что нашапредыдущая встреча из разряда неприятных и помнить ее нет никакого желания.

— Будь осторожна, — помолчав, попросил Док.

Вечер мы провели тихо, возле телевизора, как парочкапенсионеров. Док уже собрался домой и вдруг сказал:

— Вчера случайно встретил своего бывшего соседа…Встреча не из приятных… Хороший был мужик.

— Почему был? — поддержала я разговор. Док пожалплечами.

— Едва узнал его.

— Пьет?

— Пьет. Да и что прикажешь делать? Была семья, работа,теперь только квартира осталась.

— А что случилось? — спросила я.

— Жуткая история. Прошлым летом у него погибли жена идочка, девчушке четыре года не исполнилось.

— Авария?

— Случай нелепый и совершенно дикий. Был такой тип вгороде, по кличке Сотник, кому-то очень на нервы действовал. Вот по нему иполоснули сразу из двух автоматов в самом центре города. Он скончался вбольнице, а еще трое — на месте стрельбы: старик-пенсионер и моя бывшая соседкас дочкой. Все произошло совершенно неожиданно, никто опомниться не успел, апосреди улицы «Ауди» в дырах и трупы.

— Стрелявших, конечно, не нашли?

— Не нашли. Ни милиция, ни он сам. Виктор служил вспецназе, пытался найти убийц…

— Не нашел и по русской привычке запил? —подсказала я.

— Зря ты так, — обиделся Док за соседа. —Хороший был мужик. А то, что пьет, так это от безнадеги. Не руки же на себянакладывать?

— Да, этого делать не следует, — согласилась я.Док, увлекшись, стал рассказывать об этом самом Викторе, перечисляя егодостоинства. Парень был в Чечне, много чего в жизни повидал, а то, что такойчеловек ушел со службы и запил, объяснялось просто: отчаянием. Мол, чего мыстоим, если белым днем в центре областного города укладывают людей изавтоматов, а мы лишь разводим руками?

Сначала его не хотели отпускать, но Виктор упорно пил, частосрывался, работать с ним становилось все трудней, и в конце концов его уволили,правда, из уважения к былым заслугам по собственному желанию. Теперь онтрудился дворником в родном жэке, и пить ему уже никто не мешал. Док по этомуповоду очень сокрушался. История эта меня неожиданно заинтересовала.

— Я бы хотела с ним встретиться, — сказала я.

— С Витей? — не понял Док. — Зачем?

— Такой человек может нам пригодиться.

— Он пьет, Варя…

— Это с безнадеги. Если увидит в жизни смысл — завяжет.Ты ведь сам говоришь, мужик стоящий. Где его можно найти?

— Дома, наверное, где же еще?

— Дома не годится, — покачала я головой. —Встреча должна выглядеть случайной.

— Тогда в пивнушке, недалеко от нашего дома… отего, — поправился Док.

На следующий день мы отправились на разведку. Район, гдекогда-то проживал Док, выглядел безрадостно. Ранее мне здесь как-то неприходилось бывать, и теперь, глядя в открытое окно машины на бесконечный рядодинаковых пятиэтажек, мрачных даже в солнечное утро, я решила, что есличеловек здесь родится и вырастет, то вскорости непременно запьет.

Пивнушка прилепилась сбоку одного из панельных монстров.Хлипкое сооружение без окон, с покореженной дверью, которая открывалась следенящим душу скрежетом. Взглянув один раз на это чудо, я поняла, что женщинамоей красоты и прикида появиться здесь не может.

В пивнушку отправился Док, вернулся через минуту.

— Его нет, — сказал отрывисто.

— Что ж, подождем, — кивнула я. — Время есть.

Подъехать к своему бывшему дому Док не решался, боясьвстретить супругу.

Ожидание оказалось весьма неприятным. Апрель выдался наредкость жарким, и сидеть в машине вскоре стало просто невыносимо. Мы вышли ине спеша прогулялись, Док поглядывал на дверь пивнушки, когда она издавалаочередной зловещий скрежет.

Через полчаса вернулись в машину, меня разморило, и я уснула.А проснулась от того, что Док коснулся моего плеча и позвал:

— Варя.

Я открыла глаза, спросонья пытаясь понять, чем я здесьзанимаюсь, а Док добавил:

— Вон он…

Виктор шагал по тротуару к пивнушке в компании двух человек.Группа выглядела колоритно. В центре шел дед с белыми длинными волосами и белойбородой до пояса, на плече у него висела гармошка, одет он был в старыйспортивный костюм и калоши на босу ногу. Приглядевшись получше, я поняла, чтодеду нет и пятидесяти, и подивилась.

Справа от него виднелся упитанный коротышка, на его ногах нетолько галош, вовсе ничего не было, так и шлепал по асфальту босыми ногами.Штанины широких брюк небесно-голубого цвета были подвернуты, а одна прихваченабельевой прищепкой. Это намекало на то, что у босоногого имелся велосипед,впрочем, необязательно, может, у людей мода такая. Из-под короткой майкивыпирал живот, а руки от плеч до ногтей были сплошь покрыты татуировкой. Слеваот деда возвышался мужик лет тридцати пяти, высокий, широкоплечий. Одет в штанызащитного цвета, кроссовки и темную рубашку с длинными рукавами. Он курил находу, пальцы заметно дрожали. Несмотря на эту дрожь, красноту лица и явнуюмаету с перепоя, Виктор выглядел в этой компании человеком случайным. Каквидно, решил жить по принципу — чем хуже, тем лучше.

Троица скрылась за скрипучей дверью, и скоро из пивнушкиполились разухабистые переливы гармошки. Несколько голосов с чувством выводили:«За твои зеленые глаза…»

— Пьет он не так давно, — сказала я. —Человеческого облика еще не лишился, одет чисто, с утра изловчился побриться,несмотря на похмелье.

— Он почти каждое утро ездит на кладбище, —невесело сообщил Док.