– Ты же самаговорила, он сын олигарха.

– Я?! Я такговорила?! Да ты что!

– Ну не будуже я выдумывать!

– А, погоди…Кажется, что‑то припоминаю. Это было когда мы гуляли девятого мая?

– Ну да.

– Блин,Ульяна! Так я же не это имела в виду! Я просто немного преувеличила! Хотеласказать, что он богатый. Ну да, Ищенки хорошо живут. У них вроде машина есть.Отец свой киоск держит, вроде того. Даже два или три! Ну не яхту же! Хотя посравнению с моим папой‑пенсионером и мамой‑учительницей они,конечно, настоящие олигархи!

В этот моментрежиссер крикнул «Мотор!», и нам пришлось замолчать. Актеры играли очереднуюсцену на фоне двух посетительниц бара, одна из которых, выпучив глаза и всмятении мотая головой, изображала немой вопрос, вторая же смущенно пожималаплечами и усмехалась.

Держит киоск! Дажедва или три! Смех на палочке! Мои родители и то, наверно, богаче этого Ищенко!Да что я только нашла в этом Генке – жалком, немодном, небогатом, помешанном навампирах дурачке?!

– Найди ужесебе нормального парня, – сказала Татьяна, когда дубль закончился. –Взрослого, умного, работящего. Такого, как мой, например.

– У тебя естьпарень? – удивилась я.

– А почемуэто у меня не может быть парня? – надулась подруга. – У тебяКристиан, Елисей, а я, типа, одна пусть тусуюсь?

Кристиан, Елисей…В том‑то и дело, что их у меня никогда не было! Не было и Гены – дажеГены, жалкого, никчемного Гены, выдуманного едва ли не настолько же, насколькодвое первых. У меня никогда не было парня! Я пускала всем пыль в глаза исчитала себя королевой. А Танька, маленькая, некрасивая Танька, которую явсегда считала ниже себя, хуже себя, которая была просто моим дополнением,завела настоящие отношения! Она влюблена и счастлива. Она целуется. Оназарабатывает деньги. А я? Что могу я? Листать глянцевые журналы и выдумыватьсказочные истории успеха?!

Неприятноеоткрытие испортило мне настроение, и без того невеселое из‑за наскучившихсъемок. До самого конца эпизода в баре я молчала, изображала разговор кое‑каки сидела, погруженная в свои мысли. К счастью, скоро съемки этой частизавершились и режиссер объявил перерыв аж на целый час – до полчетвертого. Япереоделась в платье и отправилась бродить по коридорам киностудии в надеждеразвеять свою тоску. Навстречу то и дело попадались люди в странных костюмах,расфуфыренные девицы, размахивающие принтерными листками с каким‑тотекстом, лощеные кавалеры, лица которых я как будто бы где‑то уже видела,но не могла вспомнить, влекомые рабочими тележки с реквизитом – то с диванами,то с креслами, то с сеном и обрубками деревьев, то с какими‑то растениямив кадках…

После прогулки моенастроение немного улучшилось. Тем более что, вернувшись в павильон, гдетусовались мои коллеги, я обнаружила их за игрой в мафию.

– Где тыбродишь?! – буркнула Татьяна. – Я тут уже банду обезвредила!

Неподалеку от нас,живых человеческих декораций, рабочие сооружали декорации неживые: в пустомзакутке с обоями возникало подобие ресторана, неотъемлемой частью которого былипритащенные из «бара» столы, покрытые белыми скатертями. Дело шло ни штако, нивалко. К полчетвертому рабочие не закончили, к четырем тоже. Лишь в пятнадцатьминут пятого специальные женщины расставили на столах еду, а режиссер выстроилмассовку перед собой, чтобы определить, где чье место будет.

– Еда! –прошептала подруга, глядя на реквизит. – Интересно, она настоящая? Она длянас? Можно будет ее есть?

– Не травидушу! – Я, так и не перекусившая после раннего завтрака, тоже уже серьезнопроголодалась. – По‑моему, лучше нам не обольщаться на этот счет!

На тарелочках,изображавших шикарное угощение, были разложены листы салата, а поверх них –тертая морковка, несколько колесиков ливерной колбасы и плавленый сырок.Очевидно, телезрителю он должен был показаться камамбером. Впрочем, мне сейчасбыло уже практически все равно, что положить в рот: пусть бы в кино снималисьхоть черные сухари, лишь бы массовке разрешили их погрызть! Увы, мое нехорошеепредчувствие оправдалось: с едой нам с Танькой не повезло. Рассадив всехмассовщиков за столы (чем он руководствовался при этом? костюмами, внешностью,ростом? понятия не имею!), режиссер оставил меня, Таню и пузатого мужика в качествестоячего фона. Нам полагалось толпиться в углу ресторана, в том месте, откудавыходили артисты, и изображать светский раут: болтать, умиляться и свосхищением глядеть на импровизированную сцену, где по сюжету происходиловручение какой‑то награды. В качестве реквизита (и ужина) выдали побокалу чего‑то теплого, желтого, с пузырьками. Мнимое шампанскоеоказалось газировкой «Буратино».

Стоит лирассказывать о том, как мы намучались?! Поначалу я развлекалась тем, чтопридумывала костюмы для актрис: новые, лучшие, чем те, что на них надеты.Вскоре уже и это не помогало. Ноги отекли, все вокруг опротивело, мысливертелись лишь вокруг еды и сна… В этом плане съемки в фильме оказались чем‑товроде раздачи листовок или работы в кафе, только хуже. Актеры, кажется, тожеутомились: они то заговаривались, то забывали слова (которые, кстати, началиучить час назад), то вообще как будто спали на ходу. Из‑за каждогопрокола сцену приходилось снимать заново, поэтому, даже несмотря на минимальноеколичество дублей и репетиций, съемки превратились в нескончаемую тягомотину. Отом, сколько еще им предстоит тянуться, мы с Танькой смогли судить по ролиодного из актеров, валявшейся на полу за декорацией. Исходя из объема текста,мы едва ли сняли одну десятую из запланированного на сегодня!

Через пару часовстояния на ногах нам, наконец, разрешили отдохнуть: в нескольких следующихсценах героев снимали крупным планом, и массовка не требовалась. Некоторыеизмученные статисты уснули прямо на месте, сидя на стульях и опустив голову настол. Другие, как бездомные котята, разбрелись по студии. Танька решила пойтипоискать нам еды:

– Ведь должнаже здесь быть какая‑нибудь столовая! Или хотя бы ларек!

Я решила остатьсяв павильоне и обещала вызвать подругу телефонным звонком, если мы вновьпонадобимся режиссеру. Кстати, ему, кажется, тоже уже порядком надоело этокино.

– Ктошептался?! Я спрашиваю, кто тут шептался?! Е‑мое, у нас опять брак позвуку! Юра, переснимаем! Со слов «Дорогая, а где Синепупенко?». И выгонитемассовку! Актеры массовых сцен, покиньте, пожалуйста, павильон, но нерасходитесь!

Измученные, сонныестатисты кое‑как разлепили глаза, оторвали попы от стульев и поплелись вкоридор. Здесь уже не кипело такой жизни, как с утра. Единственной живой душойбыл то ли охранник, то ли привратник, то ли ассистент – дядечка, сидящий удверей нашего павильона и следящий за тем, чтобы они были закрыты во времясъемок. Стул, занятый им, тоже был единственным в коридоре. Часть массовкипредпочла привалиться к стенам, остальные расселись прямо на полу.