— Дорогая Варвара Михайловна, я искренне огорчена, что вы не застали, кого искали. Княжна с братьями катается на санках. До обеда они обязательно вернутся. К тому времени как раз должен возвратиться из сената князь Дмитрий, так что обедать будем все вместе. Наберитесь, прошу вас, терпения и подождите. Устраивайтесь поудобнее и расскажите мне, коли будет на то ваша воля, о ваших похождениях, былых и теперешних.

— Бог с вами, княгиня Анастасия, о каких похождениях речь? Разве я похожа на женщину, способную к проказам?

— Малые проказы совершаются детьми, дорогая Варвара Михайловна. Взрослые позволяют себе порой более опасные забавы.

Варвара Михайловна сжала кулачки на подоле платья с безмерным удивлением:

— О каких забавах вы говорите, княгиня?

Царившее в комнате тепло для гостьи сменилось вдруг резким холодом. Пятнышко в левом глазу затрепетало, словно мушка — крылышками. Румянец на щеках сменился ледяным отливом.

— Дорогая Варвара Михайловна, — молвила княгиня Анастасия, — благоволите узнать, что я долго ждала сего момента, чтобы прижать вас в угол и воздать должное за злые козни, которые вы изволите творить. Сидите на месте, спокойнее! Доселе вам была знакома Анастасия, дочь генерала Ивана Юрьевича Трубецкого и супруга князя Дмитрия Константиновича Кантемира, являющегося также наследственным властителем Земли Молдавской. Отныне будете знать княгиню Анастасию, способную защитить честь этих двух родов. Ту честь, которую вы дерзаете чернить.

Не веря своим ушам, Варвара Михайловна окрысилась:

— Вы обезумели, княгиня. Я ни в чем перед вами не виновна. Поскольку же вы не в духе, дозвольте откланяться и покинуть вас.

Захлопнув с яростью за собой дверь будуара, меншиковская свояченица застыла вдруг, тяжело дыша, на месте, словно кто-то окунул ее в ледяную воду. Перед нею, будто две скалы, стояли два могучих, усатых, страховидных мужика. Вороты их сорочек были расстегнуты, рукава засучены. Оба расставили длинные, как ходули ноги и глядели на нее страшными глазами.

Охваченная ужасом, Варвара Михайловна еще больше сгорбатилась и отступила на шаг. Страшные верзилы с покорностью распахнули перед нею дверь, из которой она только что вышла.

— Не извольте гневаться, Варвара Михайловна, — сказала Анастасия, — что дерзнула вас придержать. Если поведете себя разумно и будете послушны — вас не тронут и пальцем. Если же станете противиться и хитрить — придется вас придушить и зажарить на угольях, как чертову бабушку, а после бросить в Яузу, на корм рыбам. Люди, помешавшие вам улизнуть, присланы мне из Киева батюшкой для подобных надобностей. К ночи, если потребуется, они исчезнут из Москвы без следа. Никто не видел их, не знает и не ведает, зачем они здесь. Вы можете пропасть, как букашка под тележным колесом.

Варвара Михайловна, вместе с вставшими поперек ее горла острыми комьями проглотила и долю смертного ужаса, обуявшего ее. Невольно ощупала на себе шапочку с кружевами.

— Признаюсь и клянусь, княгиня Анастасия Ивановна: вместе с твердостью вашей руки сегодня мне открылись в вас доселе негаданные достоинства. Признаю умение ваше достигать цели и принуждать к покорству согрешившего в чем-то противу вас. Но в чем могу быть повинна я, забытое судьбою создание, презираемая мужской половиной человечества, ничтожная раба его величества, повинующаяся единому закону: исполнения его велений?

Анастасия Ивановна с решимостью приблизилась к ней.

— Сладки ваши слова, забытое судьбою создание, зело сладки. Только как тут не вспомнить стихи Еврипида из его трагедии «Медея»:

...Природа нас такими создала;

Скупыми быть на добрые дела,

Но щедрыми в искусстве зло творить...

— Ох-ох, княгиня Анастасия Ивановна, — завздыхала снова Варвара Михайловна, — горше смерти обида моя от таких ваших слов. Положа руку на евангелие, клянусь вам: деяния и помыслы мои чисты, как роса поутру на цветах.

— Не связывайте себя так легко клятвами. Вы говорили об искренней дружбе, питаемой к нашей дочери Марии...

— Истинно так, княгиня.

— Это слова. Намерения были иными. Я приметила это еще осенью, когда вы начали набрасывать на наш дом мерзостные сети, Когда заманивали в них княжну поцелуями Иуды. Я уразумела в ту пору, что насущный ваш хлеб добывается предательством и вынюхиванием чужих тайн. Что вы не упускаете случая прилипнуть к человеку, словно липучая муха, разведать о нем все и выдать его затем с головой завистникам. Открытые действия при этом вам не по душе: вы не облекаетесь в доспехи, не берете в руки честное оружие. Копаетесь в чужом белье тайком да молчком, с повадками гада, именуемого хамелеоном. И сим манером вам удается урвать клок жирного мяса там, где иному подлецу достается обглоданная кость. Не ведаю всех ваших проделок, зато угадываю, а вы мне — подтвердите.

— Дорогая княгиня, — тонким голосом вымолвила Варвара Михайловна. — Хотя ваше высочество позволяет себе меня оскорблять, я не отказываюсь от любви к вам и приязни. Посему же прошу не забывать, кто я есть, кто есть Александр Данилович Меншиков и кто также господин, коему его сиятельство верно служит. Узнай они о ваших дерзостях — за четверть часа мало что останется как от рода Кантемиров, так и Трубецких.

— Перекреститесь, Варвара Михайловна, не предсказывайте того, что не может случиться. Вы втайне проникли нынче в наш двор. Выскочили, словно ненароком, из саней царицы и скрылись в уличной толпе. Пробрались сюда, словно кошка, таясь в тени заборов. Так что расправиться с вами можно без опаски: мои наймиты насадят вас на вертел и зажарят на костре без исповеди и причастия. Поведете же себя как следует и уйдете отсюда с миром, — тогда мне тоже нечего бояться. Ибо вы не осмелитесь признаться царице, что выдали ее секреты.

Варвара Михайловна обмякла. Горб на спине княжны словно еще более вырос и придавил ее собой, бросая в дрожь. Из зеленых глаз закапали змеиные слезы.

Анастасия продолжала голосом неумолимого судьи:

— Я догадываюсь, что вы соблазнили княжну по приказу Меншикова, ради его императорского величества. Так оно и есть?

— Так, — призналась Варвара Михайловна.

— И они стали встречаться вечер за вечером в тайных комнатах дворцов в Питербурхе и здесь, в Москве?

— Да,