— покорно подтвердила Варвара Михайловна.

— Вы же, по природе своей лицемерная и льстивая, после этого отправились тайком к императрице и рассказали обо всем ее величеству.

— Признаюсь и в этом, княгиня. Согрешила я в слабости своей и каюсь в том.

— Рано каяться, княжна, — остановила ее Анастасия Ивановна. — Ибо это еще не все, мое женское чутье приводит меня и к другим догадкам. Ведь связь царя с княжной Марией не могла не вызвать небывалого гнева ее величества императрицы. Ее величество не могла не почувствовать, что эта связь способна привести ее к тяжким последствиям, а потому — не задумать что-либо для того, чтобы ее пресечь. Посему же попрошу вас сказать, каковы намерения бесценной нашей монархини.

— Не могу знать, княгиня. Пусть земля поглотит меня на месте, ежели вру.

Анастасия Ивановна дважды хлопнула в ладоши. Двое верзил, ждавших за дверью, появились немедля. У одного из них через плечо висел изящный шелковый шнурок. К нему и обратилась Анастасия Ивановна:

— Уважаемая гостья силится припомнить кое-какие каверзные обстоятельства. И боюсь, ей недостает для сего духа...

Кончиками пальцев верзила снял шнурок со своего плеча и завязал петлю. Сунув в нее левый кулак, проверил, легко ли она затягивается.

Варвара Михайловна повалилась на колени.

* * *

Зимние увеселения освежили и обновили душу Марии, как весна обновляет спящие леса. Преобразили они и братьев Кантемиров. Все вернулись домой с румянцем во всю щеку, главное же — с волчьим аппетитом. Князь-отец Дмитрий Кантемир прислал гвардейского сержанта с известием, что обедать будет в прусском посольстве, с его приятелями Мардефельдом и Воккеродтом. За стол сели без его высочества.

Насытившись, княжичи отправились восвояси — вздремнуть. Княжна Мария тоже ушла к себе, чтобы уединиться перед мольбертом с наброском царского портрета.

— Пишешь? — спросила ее Анастасия Ивановна, бесшумно переступив порог.

Княжна сложила кисти в коробочку. Глянула искоса на мачеху; та никогда не приходила к ней просто так, без особой на то причины.

С легкой усмешкой Анастасия Ивановна сказала:

— Прошу, дорогая княжна, смягчи свой взор, если это не свыше твоих сил.

Княжна Мария неожиданно заметила: у мачехи были красивые руки с тонкими прямыми пальцами, с удлиненными ногтями, покрытыми блестящим розовым лаком. Белая грудь мачехи была прекрасна, длинная шея — гладкая, лицо с правильными чертами не уступало лику сказочной красавицы. Браслеты и кольца, ожерелье и сережки дополнили этот образ дивным блеском.

— Мне давно понятно, что для вас существовала одна-единственная мать, оберегавшая в младенчестве и любившая вас. Злая болезнь разлучила ее с вами; но для вас, детей ее, она все так же жива и все так же наставляет вас на путь. Я для вас — только законная супруга отца вашего, князя Дмитрия. Меня вы терпите, как крапиву на краю тропинки: пока не прикоснусь к вам и не ожгу, я для вас хороша. Такою крапивой представляюсь я в особенности тебе, княжна. Ребята по нраву своему терпимее, ты — наоборот.

— Что вам угодно, матушка? — холодно спросила Мария.

Анастасия не оставила дружеской улыбки.

— Чтобы ты? дочь моя, стала мне другом.

— И перестала кусаться?

— Не об укусах нынче речь. Хочу быть тебе другом, чтобы помочь. Дерзнула бы, к примеру, помочь тебе в писании сего портрета. — Княгиня показала набросок на мольберте.

— Вы учились живописи?

— Училась и кое-что смыслю. Но более ведаю людей, со всеми осложнениями и неожиданностями, которых от них можно ждать. Боже мой, княжна Мария! Неужто полагаешь ты, что я давно не поняла причину, по коей тщишься создать на сем полотне образ царя? Узнай же сразу: я не пришла для того, чтобы досаждать тебе, еще менее — ради упреков. Не с враждою пришла, но с дружбой. Знаю о твоих встречах с императором при посредничестве Варвары Михайловны. Могу добавить, чтобы убедить тебя, иные сведения, к примеру — что ты от него понесла. Успокойся же... Не тревожься... Все это я поняла разумом, ибо я — молодая женщина, и мне ведомы признаки, которые со временем нам не дано уже скрывать. Теперь узнай, что помешало мне равнодушно оставаться в стороне. К чему приведет твоя связь с императором, о том ведает лишь один господь. Но если с тобой случится худое, утратим честь мы все: и ты, и отец твой, и братья. И вот что может еще произойти. Каким-то образом о вашей любви проведала ее величество императрица Екатерина. Вначале это вызвало у нее смех, как обычные развлечения, шалости ее царственного супруга. Затем — тревогу. Наконец она устрашилась и решила: княжна Мария за свою вину должна погибнуть. И свершить сие должно в тайне, с бережением... При царских конюшнях есть несколько немых чернокожих рабов. Телом каждый весит более восьми и девяти пудов, мозги же у них — не более чем у петуха. В обычное время черные конюхи чистят конюшни, грузят телеги и увозят навоз. На время же испытания у них — иное занятие. Арапы разбредаются кто куда и бродят, как дикие звери. Пробираются неспешно на ту или иную усадьбу, извлекают из-за пояса узкий и тонкий нож, не длиннее ладони. Один лишь взмах — и они исчезают. И жертва падает. Никто не может понять, откуда взялся нож и как вонзился он в сердце убитого. Если же находится человек, способный их тайком поймать, — на такой случай немые конюхи научены повернуть клинок и вонзить его под собственное ребро, дабы никто и никогда не мог проведать, по чьему приказу они действовали. Мне сообщили, княжна Мария, что эти хитрые евнухи должны вскорости незаметно осадить наш дворец. Когда и как — о том никто не ведает, но появятся они у нас непременно. Я сделала поэтому все, что нужно. Входы и выходы охраняются днем и ночью. Тебя же прошу: не упрямься. Куда ни пойдешь — не ходи одна. Всегда имей кого-то рядом для помощи. Если же станешь поступать по-другому, мне придется ограничить твои прогулки, дабы с тобою не случилось худого.

Княжна Мария залилась слезами.

5

Прохваченная морозом, кормилица Аргира по-старушечьи оперлась о столб на веранде и вздохнула:

— Идем, детка, идем. У зимнего солнца — острые зубки. Вроде и греет,