сколько влезет. И тот, плача от счастья сытости и боли в обмороженных ногах, засыпал его рассказами о виденном и слышанном. Остаться он ему не разрешил, а когда тот заупрямился, одним пинком вышиб из скотной так, что тот почти до ворот летел и сразу ушёл. Но рассказы запомнил. И на ночь запирался. Да и днём стал сторожиться. Банда – это страшно. Никто не знал, кто они, но трупы за ними всех цветов оставались. И тут крик повторился и оборвался на нестерпимой высоте… Кто бы ни был в доме, но если полезут… Он быстро пробежал мимо спящих коров – говардовский скот человеческих криков не боялся, привыкли – в стойло к лежащему быку. Осторожно, чтобы не обеспокоить его раньше времени, отвинтил крепёж цепи и лёг рядом с быком, держась за носовое кольцо. Бык был тёплый и мягкий. Он прижался к нему и заснул. А утром первым делом выглянул в щель. Двор был пуст. И стояла особая пустынная тишина. Он опять закрепил цепь и взялся за утренние хлопоты. Уборка, дойка, кормёжка. Но не выдержал и, сделав всё, пошёл в господский дом. Интересно всё-таки. Перед рабским крыльцом были видны следы копыт и сапог. Он вошёл в дом, прислушался. Тишина. Он медленно шёл по комнатам, хрустя осколками и обломками. После каждой ночёвки пришлых в доме обломков прибавлялось. Он прошёл было мимо хозяйского кабинета, но остановился… Запах, страшный, знакомый по пузырчатке, по камерам запах крови. Он осторожно приоткрыл дверь и заглянул. Пятна, лужи подсохшей крови на полу и бумагах, устилавших пол, кровавые брызги на стенах. Все шкафы распахнуты, книги разорваны, разбросаны. Но это делали не рабы. Поваленная мебель, вывернутый, выломанный бар, стена за ним… раздолбана, свисают клочья обоев. С ума они, что ли, сошли. Бар-то пуст был, вылакали всё в первый же день, ну, разозлились, повалили, а стену-то зачем долбить и корёжить? Он вошёл и увидел… страшно изувеченный труп человека. Да, от такого так кричать можно. Он осторожно присел на корточки, разглядывая изломанное, изуродованное тело. А, похоже, уже мёртвого… домучивали. Кто это? Это… это белый. Лицо… ну, лица уже нет, месиво кровавое, безглазое. Торчат клочья рыжих волос. Обгорелые страшные лохмотья одежды… Зачем они мучили беляка? Он пожал плечами и встал. Рядом с кабинетом были хозяйские спальни. Лакеи болтали, что хозяин часто спит в кабинете. Хотя у него есть своя спальня и спальница. А вот хозяйка… Он вошёл в её спальню. Здесь тот же разгром. Ну, это всё покорёжили ещё в первый день, но… но и здесь разворочены стены. Все. Разбитые рабами зеркала сорваны со стен, и одна дыра привлекла его внимание. Он подошёл к ней. Да это целый шкаф, вделанный в стену. Он покачал висящую на одной петле толстую, толщиной в кирпич дверцу. Внутри шкаф был разгорожен на множество ящичков – ячеек, а дверца снаружи заклеена обоями, и когда он попытался закрыть её, она почти слилась со стеной. А на дверце… о неё, похоже, гасили сигареты. Смешно, будто хотели выжечь узор, но кончились сигареты. Он заглянул в ванную. Там всё было по-прежнему. Похоже, ночные гости были только в кабинете и спальне. Шкаф в стене… Зачем? И вдруг решил заглянуть в спальню хозяина. Там он ещё не был. Он вернулся в кабинет и, переступив через труп, вошёл в другую спальню. И здесь то же самое. Разбито, разломано, раздолбаны стены. Он пожал плечами и ушёл…

…Эркин перевёл дыхание и улыбнулся:

– Вот так, – он поворошил угли. – Я ж говорю, пришлые корёжили больше.

– Ух, ты! – Андрей покрутил головой. – Весь шкаф металлический, говоришь?

– Да, – кивнул Эркин.

– Это… – Андрей, припоминая, свёл брови, – это сейф, так?

– Да, – кивнул Фредди.

– Надо же, тайник получается.

– Ну да, – Эркин обвёл их блестящими глазами. – Ну, это дело обычное. У Зибо вон под нарами был, кружку там прятал. В камерах делали. Но этим-то, хозяйке, он зачем? Вот чего не пойму. А ты, – он посмотрел на Фредди, – ты что-нибудь понимаешь?

– Понятно, одно, – Фредди спокойно закурил. – Твоё счастье, что они на скотную не заглянули.

– Это-то да, – отмахнулся Эркин, – это я и тогда понимал, не дурак. И потом, я, когда в брошенных имениях ночевал, смотрел. И там такие шкафы, поменьше, но тоже… либо в спальне за зеркалом, либо в другой комнате за баром.

– В них ценности хранят. Ну, деньги, золото, украшения, – Фредди говорил не спеша, попыхивая сигаретой.

– Ага, – кивнул Андрей. – Я тоже слышал про это.

– Тогда это не рабы, – убеждённо сказал Эркин. – Мы если и брали, то жратву, ну, и из одежды, что попроще. Я вот, уходил когда, рубашку хозяйскую взял. Тёмную, чтоб в глаза не кидалась. И опять же. У хозяйки этого дерьма, побрякушек, навалом было. В спальне, говорят, у неё коробок с ними – целый шкаф. Но не этот… сейф, а нормальный. Так я, когда в спальню пришёл, ну, в первый раз, всё на полу валялось, хрустело. На чёрта это нам? Опознают, так мало не будет. И не сожрать.

– А на жратву сменять? – возразил Андрей.

– Кто тогда жратву на что-то менял? – возмутился Эркин. – За кусок убивали. Ты вспомни. Важнее жратвы ничего не было.

Андрей нахмурился и кивнул.

– Бывало, помню.

– Ну вот, – Эркин вылил в свою кружку остатки кофе.

Фредди, сосредоточенно думая о своём, неожиданно спросил:

– Эркин, а что было выжжено на дверце, помнишь?

Эркин недоумённо посмотрел на него.

– Ну, как тебе сказать… ну… закорючки.

– А нарисовать можешь?

Эркин пожал плечами.

– Ну… ну вот так, – он выбрал ветку потолще, оторвал полоску коры и достал нож, раскрыл его.

Фредди спокойно курил, наблюдая, как он царапает кору, зачёркивает, снова царапает. Швырнул кору в костёр и оторвал новую полоску. Наконец, протянул её Фредди.

– Ну, вот так, наверное.

Фредди взял полоску, повертел.

Да, Эркин неграмотен, он не знает букв, и изящно простая монограмма Нэтти у него действительно похожа на простые закорючки, но узнать две соединённые буквы NY можно. Натаниел Йорк. Эркину здорово повезло. Фредди невольно усмехнулся, но, увидев взгляд Эркина, стал серьёзным:

– Да, закорючки, – Фредди бросил кору в костёр.

Эркин зевнул и потянулся. Не вставая, выгнулся, коснувшись затылком земли, и снова выпрямился.

– Мы спать будем сегодня или как?

Фредди усмехнулся:

– Хорошо потрепались, – и вытащил сигареты.

– Как посуду мыть, – Андрей смотрел на него, хитро улыбаясь, – так ты сразу курить начинаешь.

Фредди даже застыл на секунду, но тут же рассмеялся:

– Язва ты. Как ты говорил? Малолетка.

– Ага, –