Мне совершенно не хотелось затевать спор, поэтому я лишь неопределенно улыбнулась и сказала:

— Кто знает! Ладно, я уехала к Финкелштейнам, вернусь в два. — И сбежала, оставив ее с открытым ртом.

Я не разделяла увлечения Гретчен, но и не осуждала его. Моя мама втайне любила читать таблоиды, ради этого она специально задерживалась возле кассы в продуктовом магазине. Тогда мы с отцом обменивались понимающими взглядами и делали вид, что нам что-то нужно в другом отделе, давая ей время удовлетворить любопытство.

А когда мама оказалась прикованной к постели, отец покупал ей всю желтую прессу, начиная от бульварных газет и кончая глянцевыми женскими журналами, которая только попадалась ему на глаза. Снимки и истории из жизни знаменитостей помогали ей переносить боль.

Пристрастие Гретчен к сплетням вынудило меня сохранить свои тайны при себе. Кроме всего прочего, она была очень молода, а молодости свойственна неосмотрительность.

— Нет, я справлюсь сама, — сказала я.

— Точно?

— Конечно. Спасибо.

— Тогда я схожу посмотреть, не нужна ли Эрику помощь, ладно?

— Хорошо.

Поисковик выдал мне восемьдесят девять сайтов от художественных музеев, магазинов постеров, энциклопедических издательств и университетских отделений по истории искусства. На одном сайте отслеживалась судьба художественных произведений, похищенных нацистами в годы Второй мировой войны. Я щелкнула по ссылке.

Согласно данным швейцарской организации, картина «Три девушки с кошкой» в числе семи полотен в 1939 году покинула дом семьи Брендер в обмен на обещание выдать выездные визы. Согласно скрупулезным записям нацистов, обнаруженным после войны, картины были складированы в амбаре в ожидании дальнейшей участи. Однако по непонятным причинам визу получила лишь Хельга Брендер, которой в то время был двадцать один год. С тех пор никто не видел ни прочих членов семейства, ни картин.

Зазвонил телефон. Я была настолько поглощена чтением, что едва не прозевала звонок.

— Компания «Прескотт». Чем могу вам помочь?

— Это вы проводите распродажу? — спросила незнакомка. — Как к вам доехать?

Покончив с объяснениями и повесив трубку, я снова погрузилась в чтение. После войны, в 1957 году, Хельга Брендер, которая к тому времени стала женой некоего Мейсона и жила в Лондоне, обратилась с просьбой к правительству Австрии найти и вернуть пропавшие полотна. Австрийские чиновники, конечно, пообещали сделать все возможное, но так и не известно, предприняли для этого какие-нибудь шаги или просто зарегистрировали прошение. Почти пятьдесят лет спустя поиски продолжил Мортимер Мейсон, сын Хельги. Он и был указан на сайте в качестве контактного лица.

Ошеломленная полученными сведениями, я уставилась в пространство.

— Все идет отлично! — влетела Гретчен, но, заметив мое состояние, запнулась и склонила голову набок. — С тобой все в порядке?

— Что? — встрепенулась я, с трудом переключая на нее внимание.

— Ты себя нормально чувствуешь? А то у тебя довольно странный вид.

— Да, со мной все хорошо. — Я быстро внесла ссылку в «Избранное» и вышла из Сети. — Как там Эрик?

— Хорошо. Он сказал, что ему не нужна помощь.

— Замечательно, — кивнула я.

— Звонки были?

— Всего один. Женщина просила рассказать, как к нам доехать.

Гретчен уселась за свой стол и вскоре быстро застучала по клавиатуре компьютера. Потом раздался телефонный звонок, и она, как обычно, на него ответила.

А я продолжала пребывать в прострации из-за того, что мистер Грант оказался владельцем Ренуара, украденного нацистами. С одной стороны, вполне вероятно, что сделка была законной. Он мог ничего не знать об этой неприглядной истории. Но с другой стороны, он был слишком умным и опытным бизнесменом, чтобы купить многомиллионную вещь, не проверив ее подлинности. А поскольку он не упомянул о Ренуаре в ходе наших бесед, то скорее всего он был в курсе приключений картины. «Либо сам украл, либо приобрел у вора, — твердила я мысленно и тут же возражала себе: — Не может быть».

Вытерев руки о маленькие салфетки, которые прилагались к пицце, я поблагодарила Гретчен за обед и сказала:

— Если кто-то захочет есть, пусть не стесняется.

Я чувствовала, что мне пора выбираться из ситуации, которая все больше напоминала трясину. Но как это сделать? Прикинув, не позвонить ли Мортимеру Мейсону, заявленному в качестве законного владельца Ренуара, я отвергла эту идею, благо не имела ни малейшего представления, что ему сказать или о чем его спросить. По той же причине мысль отправиться в Лондон и встретиться с ним лично вызвала всплеск радостного возбуждения, но и только.

По пути к месту завтрашней распродажи я остановилась возле ящиков, по-прежнему обвитых желтыми полицейскими лентами. Последствия противозаконного вторжения на склад напомнили мне о необходимости быть осторожной. Пока не ясно, что происходит, лучше держать свое расследование в секрете, подумала я.

Вернувшись в офис и заслонив монитор от всевидящего ока Гретчен, я удалила ссылку, которую минут десять назад добавила в «Избранное». Помедлив, я за компанию очистила папку временных интернетовских файлов. Теперь оставалось надеяться, что полиция не изымет компьютер для проверки. «А впрочем, не важно. Пусть специалист без труда отследит мои манипуляции по жесткому диску. Зато шпион, менее сведущий в вопросах электроники, ничего не узнает», — утешилась я.

В аукционном зале я с удовольствием обвела взглядом товары, лежащие на столах.

Еженедельные торги составляли главную статью моих доходов. Поскольку выставляемые вещи были обычно недорогими, прибыль зависела от объема продаж. Я лишь отчасти следовала завету отца: «Покупай за цент, продавай за доллар». Я покупала задешево, но продавала ненамного дороже. Распродажи низко котировались в антикварном бизнесе, и, устанавливая цены, не следовало об этом забывать. Приблизительно месяц назад я стала свидетельницей следующей сцены. Средних лет женщина демонстрировала подруге стеклянную солонку марки «Сандвич», которую только что приобрела у нас за двадцать один доллар. «Не могу поверить, как мне повезло! — шептала она. — Наверное, они просто ошиблись». Вот так, продав всего одну вещицу, мы заполучили преданную клиентку.

В глубине зала я заметила Полу Тернер, которая внимательно сортировала коробки с репродукциями. Она была студенткой-второкурсницей в университете Нью-Хэмпшира и подрабатывала у меня уже два года на распродажах. Девушка серьезно относилась к своим обязанностям, и я ценила ее усердие и трудолюбие.

Пола была одета в джинсы с заниженной талией и обрезанную белую футболку, на которой красовалась надпись: «Чертей в аду не осталось… Они все перебрались в Руанду». На лице не было ни грамма косметики, прямые светлые волосы свободно падали на плечи. Но самое главное — у нее были на удивление маленькие стопы. Сороковым размером тут и не пахло.