15 августа 1809 г. от Р. Х.

В последнее время все чаще вспоминаю рокового возлюбленного, и сие приносит мне одни душевные страдания. Нет, я не склонна, как прежде, считать его фигурою мистическою, однако влияние этого романа на мою жизнь следует признать сверхъестественным. Ведь именно любовь к маркизу была основной причиной разрыва с театром: не появись в моей жизни этот коварный искуситель, не порази меня в самое сердце, все шло бы своим чередом — я бы продолжала играть, возводя на страстное ложе любовников, и всяк из них оставался бы в добром здравии. Ныне же, когда я пребываю в полном одиночестве, в сознательном затворе, ибо не желаю видеть никого, мне так больно сознавать, что жизнь прошла и ничего нового в ней не предвидится, а все казавшееся ценным и дорогим рассыпалось в прах буквально в мгновение ока, даже не оставив по себе доброй памяти. Одним словом, существование мое во все эти десятилетия было бесполезным, и теперь, на склоне лет, я терплю крах, измученная старая актриса, больная смертью, тихо угасающая наедине с постылыми образами прошлого. Как ни страшно о том помыслить, но трагедия, разыгранная когда-то на петербургской сцене в присутствии маркиза Б., повторилась в моей жизни, и теперь близится ее скорбный финал. А ведь однажды в этом самом дневнике я записала: «Никогда не буду несчастной игрушкой в руках мужчины!» Истинно сказано: человек предполагает, а Господь располагает.

30 апреля 1812 г. от Р. Х.

Боже, спаси и оборони, ибо грозная туча ползет на Россию! Так вот каковы последствия той парижской гастроли, которую я стала уже забывать, затворившись в четырех стенах московского особняка! Вещие сны мучают меня по ночам, дурные предчувствия отравляют дни. Зерна страсти, когда-то зароненные мной в плодородную французскую почву, только теперь взошли, и всходы сии поистине чудовищны.

Мне снится военная армада, тысячи пышущих здоровьем молодцов, вооруженных до зубов. Сие величайшее войско всех времен и народов, объединившее целые европейские нации, невзирая на вероисповедание, возраст, происхождение воителей, подгоняемое животным вожделением, до предела возбужденное, движется в направлении… меня. Я вижу это разъяренное человеческое стадо, в едином существе коего невостребованная любовь преобразуется в воинственный пыл, узнаю горящие глаза тех, кто предавался некогда наслаждениям в храме Мельпомены, и незнакомые лица чьих-то мужей, сыновей, женихов, охваченных общим порывом безумия. Несчастные! Они убеждены, что движутся на Восток для утверждения идеалов Новой Империи, просвещения диких народов, присоединения обширных земель ко французской короне; их воображению представляются несметные сокровища Востока, достаточные для того, чтобы сделать сказочно богатым каждого участника похода. Любой из этих безумцев уверен, что им руководит патриотизм и воля Императора, коему стоит отдать приказ, и вся эта невиданная в истории армия застынет на месте или обратится вспять. Не тут-то было! Только Авдотье Троеполовой известна причина сего умопомрачения. Теперь-то я понимаю: стоило мне покинуть пределы Франции, как зараженная страстью среда, остававшаяся в Париже, забурлила с новой силой, и, потеряв источник, излучавший любовную энергию, сие хаотическое поле оскорбленных чувств, мучительных переживаний, невыплеснутых эмоций и неутоленных желаний стало смещаться в сторону удалявшегося центра, то есть прямо по моим следам. Стоит ли теперь удивляться, что в Европе наступил сезон войны? Я же вынуждена сидеть в Москве и ждать дальнейшего развития событий, мучимая кошмарами и не ведающая, как остановить надвигающуюся беду, о подлинной природе коей вряд ли когда-нибудь станет известно историкам. Пресвятая Богородица, отведи напасть от Земли Русской и не дай мне лишиться рассудка.

12 июня 1812 г. от Р. Х.

Берусь за перо тотчас по утреннем пробуждении, ибо видения прошедшей ночи не дают мне покоя: страшная гостья, как и прежде, отравляет мои сны картинами своего кочевого хозяйства.

На сей раз я в ужасе наблюдала за тем, как огромные полчища французов переправляются через широкую реку. Это была переправа нескончаемого людского потока. Я, конечно, не сильна в военной науке, но могла различить подтянутых пехотинцев в высоких черных киверах, было видно бравых кавалеристов в надвинутых на глаза медных гривастых шлемах, бомбардиров, угрюмо кативших свои смертоносные орудия, и в этой солдатской массе взгляд мой выделял щеголеватых красавцев офицеров в огромных треугольных шляпах с плюмажами, то и дело подгонявших своих подчиненных отрывистыми командами. Всюду была слышна гортанная французская речь, сливавшаяся на противоположном берегу, где войска выстраивались в походные порядки, с непрерывной барабанной дробью. Пламя факелов отбрасывало зловещие тени на лица, плясало на золоте кирас и эполет, на эфесах палашей, выхватывало из темноты развернутые боевые знамена. Я старалась разобрать хоть что-то из фраз, витавших в воздухе над этой воинственной толпой, но слух мой различал только одно слово, столь заманчивое, столь привлекательное для слуха любого иноземного солдата, — Россия. И тут я поняла: совершается то, что рано или поздно должно было произойти и о чем так страшно было подумать: французские легионы этой ночью пересекли границу Отечества, а сие значит, что эпидемия войны отныне будет свирепствовать в России! Иначе и быть не могло. Выходит, я теперь уже знаю то, о чем всем станет известно только через пару дней. Как ничтожны мои женские разочарования пред этим великим бедствием!

1 июля 1812 г. от Р. Х.

Марсова огненная колесница катится по Русской Земле, сметая все на своем пути. Грозная лавина самоуверенных мужчин, кованых лошадей, тяжелой артиллерии, всевозможных подвод и повозок с фуражом и провиантом неуклонно движется на Восток, шутя преодолевая водные потоки, внушая ужас и ненависть разоренным селениям, оставляя за собой в облаках пыли вытоптанные луга и нивы.

А предваряет сие грандиозное шествие бесплотный авангард сгустившихся страстных вожделений, жадных амбиций, неутоленных жажд все новых и новых ощущений, обретения звенящих монет, веселящего, пьянящего вина, растянувшееся на многие версты поле испарений великого множества человеческих тел и душ, образующих собой одно бесформенное, раскаленное докрасна тело войны. Так оглушительные раскаты грома и ослепительные молнии знаменуют собой в жаркий июльский полдень приближение небывалой грозы. Если бы этот шумный строй людей, облаченных в пестрые мундиры, окрашенные, кроме преобладающего синего, во все мыслимые цвета и сверкающие на солнце золотом позументов, если бы сей браво марширующий строй не пугал обилием колющего, режущего и палящего металла, то война, пожалуй, была бы праздничным рождественским карнавалом, но увы! Она шествует, ковыляет, бодро марширует и задорно скачет по огромным пространствам Империи Российской, сея всюду смерть и хаос, а я — ее единственная виновница — не смею даже подвергнуть себя справедливой каре: мое самоубийство неминуемо увлечет во ад несметное количество соблазненных душ, коим, может быть, еще уготовано спасение.

10 августа 1812 г. от Р. Х.

Я в отчаянии: не знаю, что делать, куда бежать от назойливых сновидений, превращающих в кошмар мое существование. Долгие годы мне снился один и тот же сон (я уже как-то писала о нем в дневнике): отыграв в очередной роли на сцене, я соблазняла какого-то поклонника, чьих черт никогда не могла запомнить, причем всякий раз пользовалась в обольщении способом маркиза Б. À propos, эти ночные насаждения начались вскоре после нашей единственной встречи и его рокового отъезда. Они были подобны приступам душевной болезни: то повторялись из ночи в ночь по целым неделям, то внезапно прекращались на неопределенное время, чтобы столь же внезапно возобновиться. Порвав с ремеслом актрисы, я решила было, что избавилась от всего, связывавшего меня с прежней жизнью, в том числе и с этими мерзкими снами, губившими мои нервы, но надежда сия оказалась столь же зыбкой, как и прочие мои упованья: с началом проклятой войны старый сон стал одолевать меня с невиданной доселе частотой и со множеством неожиданных подробностей, но мучительнее всего то, что теперь мне понятен его смысл.