в рот половину картонного пакета оранжевых скрюченных ломтиков картошки фри.

Теперь мы с Вайноной никак не можем притвориться, будто ее не видели, так что я несмело помахиваю ладонью в ответ.

– Садитесь к нам, – приглашает она.

– Ты что наделала? – цедит подруга сквозь зубы.

Мы подходим к столу, и мне вдруг становится очень неловко от того, что моя сумка с обедом куда больше, чем холщовый шопер Серены, в котором она носит учебники. Этот шопер лежит рядом с ней – абсолютно плоский и пустой. Некоторые девушки умудряются жить без рюкзака, совершенно свободные от бремени задротства. Серена – одна из них.

– Вы ведь знакомы? – Кисть Серены порхает. – Джейсон, это…

– Ага, я про тебя слышал. – Джейсон повернулся посмотреть на нас. – Элайза-феминистка.

Не знаю, что больше меня нервирует: тот факт, что Джейсон Ли знает, кто я такая, или же то, что он знает меня как «Элайзу-феминистку».

– И Вайнона-кинорежиссер, – добавляю я, указывая на подругу.

Вайнона машет им так, будто с удовольствием оказалась бы где угодно, только не здесь.

Джейсон упирается в меня взглядом то ли из тупости, то ли в попытке меня оценить, но потом говорит:

– Точно.

Глаза Серены загораются.

– Вайнона, ты же сделаешь рекламу для выпускного бала, да?

Подруга с минуту изучает Серену, затем отвечает:

– Конечно.

Я вижу, что она согласилась только для того, чтобы больше никогда не говорить об этом.

Ничего не подозревающая Серена счастливо улыбается и пододвигается, явно призывая нас сесть. Смирившись, Вайнона плюхается за стол и отважно расстегивает пакет с перекусом, словно чувствует себя как дома. А вот мне приходится неловко перекинуть ноги через сиденье, потому что иначе никак не втиснуться между Сереной и Вайноной.

– Э-э, спасибо, что поддержала меня сегодня, – говорю я, разворачивая сэндвич, который упаковала для меня мама. В нем кусок холодной индейки толщиной в два с половиной сантиметра, потому что мама убеждена: если отрезать меньше, ребенок будет «недоедать». Это неверное убеждение, но я боюсь выкидывать хоть малейшую часть своего обеда. Мама обязательно узнает.

– Ну что ты, ерунда, – тараторит Серена. – Девчонки должны держаться вместе, так ведь?

Вайнона хрустит стеблем сельдерея.

– Слушай, Серена, – произносит она, – я не знала, что ты интересуешься феминизмом.

Первая красавица школы делает большие глаза:

– Я тоже!

– Она только о нем и болтает с того самого момента, как Элайза произнесла свою большую речь, – говорит Джейсон, ковыряясь в телефоне. – И что ты будешь делать дальше, детка? Сжигать лифчики? – Тут в его глазах зажигается интерес. – Погоди, это значит, что ты будешь ходить без лифчика?

– Слушай, хватит, – взвизгивает она и пихает своего парня, а тот поддается и со смешком встает из-за стола.

– Кажется, ты собираешься стать кандидатом в президенты школы? – спрашиваю я у Серены.

– Да, – отвечает она, и голос ее становится решительным. – Я еще официально не объявляла, но думаю, да.

– Это реально круто, – поддерживаю я. – Если кто из девчонок и может стать президентом, так это ты.

Серена с любопытством бросает на меня оценивающий взгляд:

– А что у тебя в «Горне»? Лен собирается уйти с должности?

Я вспоминаю, как он сидел в кабинете доктора Гуинна, бросая в рот ириски, и на меня находит угрюмость.

– Я такого не слышала.

– А почему нет? – возмущается Серена.

– А кто его заставит? – Я раздраженно вгрызаюсь в свой сэндвич. – Доктор Гуинн не станет. Он думает, что я просто показываю свой несносный характер.

Мама все-таки позвонила директору сегодня во время перемены, но, к счастью для меня, по большей части не поняла, что он говорил. Однако она удостоверилась, что меня не ждут «большие проблемы» и мое выступление никак не отразится на оценках, – вот и все, собственно, что она хотела узнать.

Серена хмурится:

– И что ты будешь делать?

Этот вопрос, как и тон ее голоса, застает меня врасплох. Как будто она говорит: «Я тут пытаюсь стать шестой девушкой на посту школьного президента в истории Уиллоуби, а ты что делаешь ради нашей общей цели?» Я искоса поглядываю на Вайнону, но она, видимо, тоже не ожидала такого вопроса. И с каких это пор Серена Хванбо, любимица школы, стала начальницей феминисток?

Я пытаюсь придумать ответ. А что я вообще могу сделать? Я опубликовала фактически открытое письмо. Я вывалила на пол тампоны в прямом эфире. Как далеко может девушка зайти, чтобы выразить свое несогласие?

– Акцию протеста, – вдруг говорю я. – Я спланирую акцию протеста.

– Акцию протеста? – Серена и Вайнона эхом повторяют мои слова. Серена заинтригована, а в голосе Вайноны, как обычно, звучит скепсис.

– Ага, – подтверждаю я. – Акция протеста против избрания Лена главным редактором «Горна». Если мы вынудим его отказаться от должности, это будет крупная и знаковая победа над дискриминацией по половому признаку в Уиллоуби.

– Как-то это «враждебно», – замечает Вайнона, выгибая бровь. – Я, конечно, только цитирую доктора Гуинна.

– Ну, участвовать в акции могут и парни, и девушки, – рассуждаю я. – Любой человек, считающий, что равноправие полов – это важно.

Серена энергично кивает, как будто я проповедую нечто невероятно глубокое.

– Мне очень нравится! – говорит она. – Я в деле.

А вот у Вайноны более осторожный подход.

– Я, естественно, всеми руками за борьбу против неравенства, но не знаю, стоит ли нам тратить время на такие представления.

Тут она украдкой указывает глазами на Серену. И действительно, возможно, Серена, известная своим классическим девчачьим поведением, во все это ввязывается только потому, что считает приверженность феминизму полезной для своего имиджа. Но может, все-таки нет? В любом случае я достаточно накручена, чтобы попытать счастья.

– Я думаю, мы не должны упустить эту волну интереса, – говорю я. – Ведь если мы ее упустим, Лен не откажется от должности, и все, что мы уже успели сказать, превратится просто в сотрясание воздуха. Тогда наступит еще один год, когда в Уиллоуби важный пост займет парень, хотя на самом деле на его месте должна быть девушка. – Я представляю себе Стену редакторов с рядами портретов мальчишек, и в горле у меня образуется ком. – Ты слышала, что сказал Джеймс: все заявили, что из меня лидер хуже, чем из Лена. Но ты-то знаешь, что это вранье!

Критическое выражение лица Вайноны становится скорее неуверенным. Она запихивает недоеденный стебель сельдерея в пакет с застежкой.

– Но хорошо ли мы взвесили возможные последствия? Вот мой папа бы… – тут она одергивает себя с раздраженным видом. Я знаю, Вайнона думает, что сказал бы ее отец, а она ненавидит, когда его наставления меняют ее образ мысли.

– Ой, мои родители тоже твердят мне: «Веди себя тише