что, не понимает, как сильно может влететь подростку-азиату за такой звонок?

Я неохотно подношу телефон к уху. Искаженный голос доктора Гуинна орет так, словно я включила громкую связь:

«Здравствуйте, это сообщение для родителей Элайзы Цюань. Говорит доктор Гуинн, директор школы Уиллоуби. Сейчас среда, примерно пол-одиннадцатого утра, и я хотел бы немного поговорить с вами о том, как обстоят дела у Элайзы, и выразить некоторое беспокойство насчет ее поведения в последнее время. Пожалуйста, перезвоните мне в…»

Может, стереть это сообщение и сказать, что в нем не было ничего важного? Какое-нибудь напоминание о близящемся сборе средств, например. Или опрос для родителей. Мама терпеть не может ни то, ни другое.

– Э-э, это так, из школы звонили.

Я укладываю телефон обратно в уютное отделение сумки и застегиваю молнию.

Мама наклоняет голову, чтобы посмотреть на меня поверх очков для чтения:

– Из школы?

– Ну да… мой haauh jéung хочет, чтобы ты ему перезвонила, – подтверждаю я, надеясь, что если я буду говорить на кантонском, то все это объяснение пройдет проще.

– Há? – Мама бросает взгляд на Ким, а та пожимает плечами. – Почему?

За входной дверью я слышу звяканье ключей, а это значит, что пришел папа. Я подбегаю, чтобы ему открыть, но он уже распахивает дверь и появляется на пороге с большой картонной коробкой в руках.

– Смотрите, что я нашел, – объявляет он, снимая рабочие ботинки у двери.

Папа – повар в китайской закусочной под названием «Рыбный остров», и большую часть рабочего времени он проводит у брызжущей маслом и пышущей жаром плиты. У такой работы есть один побочный эффект: его одежда постоянно покрывается стойким слоем жира, который отчищается, только когда мама стирает ее со средством для мытья посуды. Но вот его обувь всего за полгода так засаливается, что ее уже невозможно спасти, поэтому папа покупает только дешевое в «Уолмарте». Ему ужасно не нравится выбрасывать такую крепкую вещь, как годная пара обуви, но что с ней еще делать, когда она становится безобразной из-за жира?

– Aiyah, зачем ты вечно тащишь в дом мусор? – возмущается мама, наблюдая, как папа триумфально вносит в гостиную свою коробку. Учитывая, что почти наверняка он подобрал эту коробку у дороги, мама, по сути, права.

– Какой еще мусор? – Папа ставит коробку на журнальный столик. – Это ценная вещь.

– А что там? – Я подкрадываюсь, чтобы получше рассмотреть находку.

– Погоди-ка, – говорит мне мама. – Разговор еще не окончен. – А папе она сообщает: – Мне звонил Элайзин haauh jéung. Не знаю, что она натворила.

– Это правда? – спрашивает папа, но при этом открывает клапаны коробки, так что я могу заглянуть внутрь. Я удивлена тому, что внутри нечто вроде электрического патефона со встроенным кассетником и радио AM/FM.

– Круто! – восклицаю я. – Как ты думаешь, откуда он?

Папа рассматривает ручки регулировки.

– Из восьмидесятых.

– Он работает?

– Нет, но я могу его починить. – Он возится с поворотным рычагом. – Очень просто.

– Элайза, вернись сюда сейчас же, – командует мама.

Я иду за папой на кухню, но мама останавливает нас обоих.

– Обувь, – напоминает она, указывая на домашние тапки, которые мы носим исключительно на кухне.

Папа обувает тапки и идет разогревать себе рис, который принес из закусочной. Больше тапок не осталось, так что я торчу возле стойки, ковыряя пальцем ноги границу, где встречаются ковер с низким ворсом и ламинат с цветочным узором.

– Графа первая, – говорит Ким, как будто она на кухне одна. Она тянется за формой W‐2.

– Ну? – требовательно спрашивает мама.

Я испускаю долгий вздох, а потом рассказываю, что произошло. О случайно опубликованной гневной речи. О реакции учащихся. Об утреннем объявлении. О разговоре с доктором Гуинном.

Папа сидит за столом над своей миской риса и никак на это не отвечает, а Ким, кажется, почти готова меня пожалеть. Мама крайне возмущена. У нее ко мне куча вопросов. И первый таков:

– А почему ты не принесла waih sāng gān домой? Если они были в упаковке, мы бы их использовали.

Я не знаю, как будет «тампон» по-кантонски, так что я перевела как waih sāng gān, что значит «прокладки».

– Нет, это не такие. Те, которые тонкие. Которые…

– А, эти никуда не годятся. Не пользуйся ими, а то умрешь. – Выдав мне немного пропаганды азиатской мамаши, она переходит к сути дела. – Это повлияет на твою успеваемость?

– Что? Нет, это никак не связано с оценками.

– Он напишет плохую рекомендацию, когда ты будешь поступать в вуз?

– Нет, все нормально, я просто попрошу кого-то другого ее написать.

Мама качает головой:

– Ох, Элайза. Такое пятно на репутации. Мне теперь придется звонить в твою школу? Если бы такое случилось со мной в твоем возрасте…

– A Pòh тебе всыпала бы, – перебиваю я.

– Вот именно, – говорит мама.

– Но доктор Гуинн не китаец, так что, возможно, нет никакого пятна на репутации. И бить никого не надо.

– Néih góng māt gwái ā? – отмахивается мама от той глупости, которую я только что сморозила. Затем поворачивается к папе и говорит: – Твою младшую дочь вечно ругают учителя.

– Что? Когда такое было?

Меня ни разу не оставляли после уроков. Даже в этот раз не оставили!

– А в начальных классах ты не получила награду за гражданскую позицию, как все остальные. Ты получила только «за успехи в правописании».

Я смотрю на Ким. Та кашляет в форму W‐2.

– Я что, виновата, что я единственная получила награду, которую дают за реальные умения?

Мама игнорирует мою реплику.

– Вся эта история с выборами в «Горн»… Мы ведь, по-моему, уже говорили об этом. – Вдруг ее осеняет. – Знаешь, в чем настоящая проблема? Néih dōu meih yihng cho. Ты все еще считаешь, что ты права. Если ты проиграла, надо это принять и вынести урок, чтобы в следующий раз получить лучший результат. Это должны делать и мальчики, и девочки. Не обвиняй других в своих ошибках.

Я наклоняюсь над барным стулом и ставлю локти на стойку.

– Но разве тебе не кажется, что иногда женщинам приходится труднее?

– Ну, естественно, труднее, – говорит мама. – Я постоянно жалею, что я не мужчина.

Это правда. Она всегда это повторяет. Скорее всего, она мечтала быть другого пола еще до своего рождения. Мама – четвертый ребенок в семье и четвертая девочка, поэтому, согласно семейному преданию, A Gūng хотел обменять ее на мальчика. Он даже нашел неподалеку семью китайцев из Ханоя, которые не прочь были поменяться, потому что у них уже было слишком много мальчиков. Но в последний момент A Pòh передумала, так что пришлось