Я не мог заставить себя подойти ближе, поэтому он сам поднялся и холодно подал мне руку – коротко пожал и тут же отпустил ладонь. Втроем мы оказались у стола в холле, в точности как на рождественской вечеринке. Надо же, словно сто лет прошло.

– Кого-то я недосчитался сегодня на мессе, – сказал отец Грег. Его голос медленно проникал в меня.

– Извините, – машинально произнес я.

– Нет, – засмеялся он, – я говорю с твоей мамой, Эйден. Я думал, может, она придет. Нелегкие выдались праздники, да, Гвен? Вы говорили об этом с отцом Дули?

Мать кивнула:

– Спасибо за вашу заботу.

– Не стоит благодарности. – Отец Грег вдруг как-то заерзал и издал нервный смешок. – Вы одна из моих любимейших семей, и вдруг вас утешает Фрэнк! Не подумайте, что я вами пренебрегаю – я всегда принимал в вас самое живое участие. Можете на меня рассчитывать.

– Вы так добры, святой отец.

– Нет-нет, это мой долг. Я всегда готов вас поддержать, вас обоих. Не хочу показаться невежливым, но порой при материальном достатке мы забываем ухаживать за своим духовным и эмоциональным садом. Порой человеку нужно духовное руководство, пусть даже он понимает это смутно. Это не нотация, Гвен, – поспешил он прибавить, положив руку на плечо моей матери. – Мы же из одной общины. Вы вправе позволить себе принять помощь. – Он засмеялся, искренне и уверенно. – Мы занимаемся этим две тысячи лет, стало быть, некоторый опыт у нас есть.

– Еще раз спасибо, – сказала мать, – но нам с Эйденом требовалось побыть вдвоем, своей семьей. – Она обняла меня за плечи. – Правда?

– Рад слышать, – кивнул отец Грег и на мгновение задумался.

Я хотел, чтобы мать продолжала говорить, перевела бы разговор на свой бизнес, на что угодно, лишь бы выпроводить его за дверь, прочь из нашего дома. От страха я не мог сказать ни слова – ладонь все еще вяло висела после нашего краткого рукопожатия. Но тут заговорил отец Грег:

– Гвен, вот Эйден не даст солгать: мы в Драгоценнейшей Крови Христовой одна семья. Вы всегда были щедрым человеком; позвольте себе получить немного щедрости от других. Вы удивитесь, насколько это целительно. – Он крепко взял меня за плечо – от этой хватки у меня сжалось все внутри: – Ты же хочешь поддержать маму, Эйден? И поддержишь, я знаю, но тебе тоже не справиться одному. У нас вы найдете самую искреннюю поддержку.

Внутри у меня все неистово дрожало, мне захотелось присесть. Я прислонился к мраморной столешнице, но мать стояла прямо, изредка моргая, когда отец Грег говорил с ней. Она выставила перед собой ногу и перенесла на нее вес тела.

– Ну как же, святой отец, об этом мы и говорили целый день, пока были дома.

Отец Грег немного отступил.

– Я лишь по-отечески предложил свою помощь. Я рад, что у вас все хорошо.

– Спасибо за участие, – продолжала мать, – однако у меня сегодня много дел. Простите, что тороплю вас…

– Конечно, конечно, – спохватился отец Грег и взглянул на меня. – К слову сказать, я давно не видел Эйдена за работой. Есть вещи, о которых нам надо переговорить накоротке, да, Эйден? Может, ты бы подъехал в приход?

Они оба пристально на меня посмотрели, но я перевел взгляд на мать, хотя отвечал отцу Грегу.

– Вообще-то я тут поговорил с друзьями, – медленно начал я. – В академии начинаются проекты, в которых я бы хотел участвовать. – По спине побежала струйка пота. Я вытер ладони о брючины. – Вряд ли я снова стану работать в Драгоценнейшей Крови Христовой. К тому же маме может понадобиться помощник, и я хочу иметь побольше свободного времени.

Отец Грег криво улыбнулся.

– Ну, раз так, помоги хоть доделать кое-какие мелочи. Давай все подробно обсудим у меня в кабинете.

– Мне надо доделать домашние задания. Мне в среду в академию.

– Это правда, – подтвердила мать. – И я только рада.

– Понятно. Ясно. Позвольте тогда сразу задать еще один вопрос, раз Эйден не собирается возвращаться к работе… Джека нет, и мне, видимо, придется обратиться к вам, Гвен. Речь идет о ежегодном пожертвовании от вашей семьи… – Мать сквозь зубы втянула воздух и выпрямилась. Отец Грег выставил ладони, словно защищаясь: – Я не имел в виду сейчас, Гвен! Просто Джек проводил это через бухгалтерию до конца года – это влияет на сумму налогов, вы же понимаете. Может, и вам полезно взять это на вооружение в новом бизнесе?

Мать смерила его взглядом.

– Я все прекрасно понимаю. Сейчас мне самой придется принимать решения, святой отец. А теперь вы должны нас извинить, времени уже много…

– Восхищен вашей деловитостью, Гвен, – улыбнулся отец Грег. – Вы живой пример для подражания.

Мы распрощались самым сердечным образом, я даже выдавил что-то вроде улыбки, когда снова пожимал руку отцу Грегу. Жест был таким знакомым, что я чуть не шагнул вперед, чтобы обнять его. Сколько раз я позволял себе упасть в его объятия? Меня замутило, и я ушел в ванную прежде, чем за ним закрылась входная дверь.

Остатки уверенности, поддерживавшие меня в его присутствии, испарились с отъездом матери. На улице было уже темно. Я проводил взглядом скрывшуюся в сумерках машину и поднялся к себе. Однако мысленно я был в кабинете отца Грега. Он цитировал стих из двадцать восьмой главы Евангелия от Матфея: «И се, Я с вами все дни до скончания века», а затем поднимался, обходил стол, присаживался на его край и наклонялся ко мне, обдавая своим дыханием. Он напоминал, что Бог действует через него, что он никогда меня не покинет и что любовь, как и вера, без всякого сомнения, – то, чего мы жаждем. Я верил, что любим.

Меня не покидало болезненное желание, чтобы все стало как раньше – чтобы мы вновь оказались на рождественской вечеринке, и он вывел бы меня подышать, и никого не было бы рядом, когда он смешил меня и давал советы, как не возненавидеть Донована-старшего или мать, и наставлял, как поладить с новыми друзьями, – и еще чтобы я никогда не видел его с Джеймсом, а после не вытирал кровь о его рубашку. Почему я должен принимать правду – что я тоже участвовал во всем этом? Думая теперь об отце Греге, я чувствовал локтями его руки, подтягивавшие меня ближе с такой силой, что оставались синяки, но ведь между нами было гораздо больше! Истина не всегда должна врезаться в нас с размаху, требуя признания, не правда ли?

Я смотрел на стены комнаты – вдруг что-нибудь оживет? Я хотел, чтобы листы бумаги для принтера, сложенные стопкой на письменном столе, взлетели и закружились в воздухе, и чтобы из этого вращающегося дервиша послышался голос, который обратился бы ко мне и подсказал, что делать, и чтобы книги попадали с полок и открылись на нужных местах, выделив отрывки специально для меня. Это была почти молитва – или неистовая мольба об обретении слов, которые я должен сказать матери. Но слова не находились, и я видел себя после признания ее глазами – чудовищем – и искал силы, чтобы нам с ней этого избежать.

Я сидел в кресле и плакал, пока не вспомнил мать в партии Одетты из «Лебединого озера»: блестящая белая пачка, ноги напряжены, она приподнялась на пуантах, готовая к стремительной коде. Она показалась мне гораздо сильнее – я видел ярость в ее глазах. У меня такие же глаза, подумал я. Как и матери, мне придется пробиваться вперед.