– Эй, – окликнула меня из-за дивана Тереза, крутившаяся рядом. – Не засыпай, ты только что пришел. – Она тряхнула меня за плечо.

– А что на ужин? – спросил я.

– Не то, что она у вас готовит. – Тереза обошла диван и присела рядом.

– Она иногда делает курятину с красной фасолью и рисом, – сказал я, – если мы с ней ужинаем вдвоем. Обожаю.

– В смысле, доминиканскую кухню?

– Ну, можно и так сказать.

– Я не знала, – протянула Тереза, играя с маленьким золотым крестиком на шее.

– Она научила тебя каким-нибудь рецептам?

– Ирландское рагу, лазанья, супы, чили – ну, такое, что можно есть всю неделю.

– Ясно.

– Правда, однажды показала, как делать lengua picante и lambi guisado[4].

– Как интересно, – сказал я, надеясь закончить этот разговор. – У нас она такого никогда не готовила.

– Я прикалываюсь! Она и здесь такого не готовит. – Я через силу засмеялся. – Мои друзья любят приходить к нам поесть. Делаем уроки, а потом я разогреваю, что осталось в холодильнике. Все знают, какой мама прекрасный повар.

– Ей можно в ресторане работать.

– Даже нужно. – Тереза с вызовом посмотрела на меня.

Я кивнул. Подрастая, я часто фантазировал, что Елена моя настоящая мать. Я завидовал Терезе и Матео, думая, как им повезло с такой нежной и любящей матерью, но, когда я посмотрел на Терезу, сунувшую нос в букет, мне в голову пришло, что у нее может быть иное мнение. Я же вижу ее мать чаще, чем она сама.

– Небось дорогие, – буркнула Тереза.

Подарок получился не ко времени и не к месту. Меня пугало, что я так много знаю о Елене – и не могу поделиться этим с Терезой. Легче было притвориться, что моих воспоминаний о Елене не существует вовсе. Тереза все вертела в руках вазу.

– Надо было купить еще больше, – сказал я. – Сделать букет и для тебя.

– Ничего себе! – засмеялась Тереза и покачала головой: – А я-то думала, ты робкий! – Она улыбнулась, будто зная то, чего не знал я, и стала ждать, когда до меня дойдет. А может, ей просто свойственна легкая смешливая открытость, которая переводится как: «Эй, приятель, расслабься уже! Транквило!» Тереза положила руку мне на бедро и хитро спросила: – Не хочешь помочь налить воды в бокалы к ужину?

– Конечно. – Я быстро встал, не меньше Терезы удивившись своему ответу. Мне здесь было хорошо и спокойно, но я хотел чем-то заняться, прежде чем все испорчу, ляпнув какую-нибудь глупость. В кухне Тереза выставила передо мной стаканы и начала рассказывать о своей учебе в Сент-Кэтрин. Хорошо в последнем классе, говорила она, через несколько месяцев начнется новая жизнь. Она с нетерпением ждала встречи с будущим. Я завидовал ее легкой уверенности в себе. Я восхищался Терезой.

Перед ужином члены семейства Гонсалвес и я взялись за руки вокруг стола. Горячая еда всего в каком-то футе искушала. Я оказался между Еленой и Терезой. Благословили пищу и поблагодарили Бога за то, что я к ним присоединился. Я рискнул подглядеть и открыл глаза. От тарелок поднимался пар, колебавшийся от заклинаний Кандидо, благодарившего Бога за попечение и промысел. Я не мог вторить Кандидо, потому что у меня была своя молитва, и, хотя обычно они кажутся пустыми – просто набор фраз, утишающих боль, мне хотелось крикнуть: «Христос, оставь меня в этой семье!» Я снова закрыл глаза, как раз когда Кандидо договорил молитву: «En el nombre del Padre, del Hijo, y del Espíritu Santo, amen».

Елена сидела между «своими мальчиками» – Матео справа и мною слева – и, не торопясь, тонко нарезала мясо у себя на тарелке, пока Кандидо говорил с детьми. Иногда Елена вставляла слово, но в основном ела молча, с улыбкой глядя, как Кандидо и Матео шлепали друг друга по ладоням, говоря о баскетболе. Кандидо подмигивал Елене, когда она его одергивала.

– Надо было тебе принять участие в игре против Сент-Майка. Тренер Карни идиот!

– Канди! – осуждающе произнесла Елена.

– Какой урок ты уже усвоил, папи? – спросила Тереза. – Поиграй в команде, вот тогда научишься негодовать!

Кандидо отправил вилку в рот и медленно начал жевать еду.

– Mira, la pequeña maestra[5], будешь встревать в разговор, когда сходишь и посмотришь игру своего брата.

Тереза привычно-театрально вздохнула.

– Иисусе, папи! Вечные обвинения!

– Придержи язык, – велел Кандидо по-испански. – В этом доме свои правила.

Елена потянулась мимо меня через стол и тронула дочь за локоть.

– Слушайся отца, – сказала она по-испански.

Тереза встала, чтобы принести еще воды.

– Ничего себе, – загремел Кандидо, откинувшись на стуле. – Она показала средний палец!

Тереза пихнула его бедром, идя к раковине, и он засмеялся.

Когда доели ужин, Елена взяла мою тарелку и поставила поверх своей. Кандидо развалился на стуле, бросил салфетку на стол и начал чистить зубы языком. Не успела Елена собрать остальные тарелки, как я встал и спросил, нельзя ли мне помыть посуду. Мне была невыносима мысль, что Елена наденет резиновые перчатки у себя дома. Все и так с ног на голову, так отчего я не могу разок вымыть чертовы тарелки? Но Елена только отмахнулась.

– Пожалуйста, – настаивал я. – Я очень хочу что-то сделать.

Кандидо фыркнул.

– Незачем… – начала Елена, но я, не обращая на нее внимания, собрал оставшиеся тарелки и понес к раковине.

Зазвонил телефон.

– Не берите, – сказал Кандидо. – Мы еще из-за стола не встали, десерта не ели.

Елена вздохнула, опустив голову. Автоответчик включился через четыре звонка. Я со щелчком натянул резиновые перчатки, когда послышался знакомый голос:

– Елена? Это снова отец Дули. Я уже волнуюсь. Вы его не видели? Его по-прежнему ищут. Пожалуйста, перезвоните мне. Я у Гвен, она готова бежать в полицию. Очень жду вашего звонка.

Схватившись за край раковины, я так и застыл спиной к гостиной, не в силах обернуться.

– Что за чертовщина? – спросила Тереза, подходя к столу.

– Вот о чем я и говорил, – заявил Кандидо. – Я сказал – случилось что-то серьезное. – Со скрипом отодвинув стул, он встал. – Почему он сказал «снова»? Что значит «снова»? – Его голос стал громче. – Ты знала об этом?

Елена покачала головой.

– Извини, его здесь не было, когда отец Дули позвонил в первый раз. Он пришел позже. – Она вытерла лицо. – Пришел ко мне.

– Ага, мами, – начала Тереза, – ты знала и нам не сказала? – Она толкнула меня. – Думал, можешь купить мою мами, богатенький мажор? Притащился со своими цветами и грустной мордой? Вали отсюда к своей собственной мамаше, упакованный! – Она снова ударила меня.