Когда стаканы опустели, я спросил, не поискать ли нам Джози. Софи вытаращила глаза, а Марк впервые после прихода на вечеринку искренне рассмеялся. Софи посмотрела на него:

– Ей, наверное, не помешает компания, пусть она этого и не понимает.

Пробившись сквозь толпу гостей на первом этаже, мы нашли Джози на веранде, где курили девочки из академии. В ее глазах, блестевших, как лед в ночи, отражались огни вечеринки.

– Фейнголд разрешает здесь курить? – удивился Марк.

– Не знаю. Мы же типа не в доме.

– А где, черт побери, сам Фейнголд? – поинтересовался Марк. – Устроил вечеринку, а я с ним еще не поздоровался! – Он оглядел веранду. – Не хочу показаться занудой, но, может, все же спросить у него, нормально ли тут курить. Это все-таки его дом.

– Да нет, ты прав, – сказала Джози. Она затушила сигарету в блюдце горшка с цветком, отодвинула сетчатый экран и выбросила окурок на задний двор. – Я стрельнула сигарету, чтобы передохнуть. Как хорошо на холодке!

– Ага, – ухмыльнулась Софи. – А где Дастин?

– Ушел куда-то. Потом придет меня искать. – Она обнялась с Софи. – Вот еще выпьет и придет.

Джози предложила зарядиться из наших запасов. Мы снова протолкались сквозь толпу гостей и спустились в тускло освещенный цокольный этаж. Дастина там не было, зато оказался еще один бар, где смешивали подозрительные коктейли – со всем, что в голову взбредет. Мы вчетвером устроились у бара, и я налил выпить каждому, кроме Марка. Тут мне на спину легла чья-то рука, а над плечом раздался низкий голос Крейга Риггса.

– Чувак, – тихо сказал он, – рад встрече. Тебя что-нибудь интересует?

Первым моим побуждением было отойти с ним в укромное место, как в академии, когда мы уединялись в его машине на парковке для учащихся или в спортивной раздевалке, когда все были на тренировке, но Риггс заправил длинный каштановый завиток за ухо и наклонился ближе.

– Здесь всем хорошо?

Я купил у Риггса свежий запас аддерола и, смутно ощущая свое лидерство, повел нашу четверку в туалет. Заперев дверь, я раскрошил остатки моего старого запаса, добавил несколько новых таблеток и выложил дорожки на коробке с салфетками. Скатав купюру, я вынюхал первую дорожку, девочки последовали моему примеру, а Марк вновь затянулся травкой. Мы втроем повторили, прежде чем выйти, и я почувствовал, как во мне словно взорвалась и вспенилась бутылка содовой – такого прихода у меня еще никогда не было.

Вернувшись в гостиную, мы узнали, что Новый год вот-вот придет в город Сент-Джон на побережье Канады. Мы лихорадочно танцевали, скрипя зубами и тараторя быстрее, чем губы успевали выговаривать слова. Мы с Марком менялись, танцуя то с Джози, то с Софи, а в какой-то момент и друг с другом (неловкое братское топтанье и перехватывание друг друга за предплечья, как у гладиаторов). Все мы разгорячились и захотели пить, и, только выйдя на веранду с заново наполненными стаканами, поняли, что в Нью-Йорке уже почти полночь.

– Пойти найти этого бойфренда, что ли, – сказала Джози.

Она выгребла полпачки сигарет у девушки, которую тошнило во дворе за кустом, и мы спустились на ступеньку ниже открытой двери и вместе выкурили одну сигарету.

– Это он тебя должен искать, – заметил я.

– Боже мой, – засмеялась Софи. – Джози, а ведь Эйден прав!

– Знаешь что? – сказал Марк. – А пошли-ка ты Дастина подальше!

Джози вздохнула.

– Не говори так.

– Я серьезно. – Марк подошел к ней вплотную и взял за руку повыше локтя. – Дай ему отставку.

Джози с улыбкой наклонила голову набок. Этого ракурса мне не случалось видеть на уроке английского – вид снизу, линия от подбородка до основания шеи. Почему, думал я, самые уязвимые места одновременно наиболее соблазнительные? Я посмотрел в небо, желая уменьшиться, чтобы мои воспоминания стали ничтожными в сравнении с беспредельным простором. Сквозь световое загрязнение я пытался разглядеть звезды, а Марк продолжал:

– Слушай, вот мы все здесь и отлично проводим время без него. И ты тоже.

В доме закричали, что уже пора, прибавили громкость телевизора и выключили музыку. В большую комнату с телевизором набилось еще больше народу. Я подвинулся к Джози.

– В этом году я начинаю новую жизнь, – сказал я. – Моя мать только об этом и говорит, но я, кажется, ее понимаю. – Джози зябко передернула плечами, и я ее приобнял. – Пойдем в дом, здесь холодно.

В комнате, примыкавшей к веранде, было не пройти от гостей, которые веселились у телевизора, подхватывая крики толпы на Таймс-сквер. Меня еще не отпустило после аддерола, и я уверенно вел Джози за руку. Когда мы вошли, она отняла руку, но Марк обнял меня за плечи, между нами протиснулась Софи, и мы снова подняли ее высоко над всеми. Она махала руками, оживляя атмосферу, а я думал: неужели другие люди вот так веселятся и почему внутри меня, хотя я ору под телевизор вместе со всеми, по-прежнему растет черная дыра? Я подхватил общий крик: «Три минуты!» – однако дыра превратилась в тоннель, оставляемый чем-то копошащимся во мне. Это существо внутри меня, карликовое чудовище, с чавканьем прогрызало плоть от желудка к сердцу. Я не хотел думать об отце Греге. Я не хотел, чтобы он находился рядом. Я хотел быть в толпе, среди веселых криков, рядом с Джози, Софи и Марком в кругу крепких объятий, но он оставался внутри меня и шептал: «Я тебя знаю. Я всегда буду рядом, Эйден. Я рядом». На вечеринке словно оказалось два Эйдена: один топал и кричал: «Новый год, Новый год, Новый год!», а второй тихо стоял в темноте, слушая отца Грега, который говорил, что тайна придает значимость их отношениям.

Бутылки пива, вина и шампанского передавались по комнате; стаканы наливались и сталкивались друг с другом раньше времени. Стоял оглушительный шум, и лишь спустя несколько секунд до меня дошло, что Марк кричит мне:

– Куда, черт побери, запропастился этот Фейнголд?

Я попытался оглядеться, но сидевшая на наших плечах Софи покачнулась. Мы удержали ее и восстановили равновесие. Все в комнате хором начали считать оставшиеся секунды. Когда шар времени на экране почти опустился, я подумал о матери, которая с такой же сумасбродной энергией крутится на своей вечеринке в Нью-Йорке и тоже со страстной надеждой твердит про себя: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, люди, замечайте только мое веселье и ничего другого».

Когда шар опустился, комната будто взорвалась. Софи спрыгнула на пол, окатив нас содержимым своего стакана, и поцеловала Марка в губы, а потом и меня. Я завидовал ее свободе и раскованности: печаль словно была болезнью, к которой у Софи был иммунитет. Джози наблюдала за нами. Я наклонился к ней, но она подставила мне щеку. Потом отодвинулась, отбросила волосы за спину, оглядела комнату, снова повернулась ко мне и поцеловала в губы. Нервно засмеявшись, она взглянула на Марка. Он протолкался к ней, и Джози приняла и его поцелуй. Оторвавшись от нее, Марк обнял меня за шею и сказал: