– Слишком много не принимай, ты пила.

– Вау, – засмеялась она. – Неужели заботишься?

– Забочусь. Это же как на льду кататься: весело, прикольно, а потом раз – и проваливаешься в воду.

– И можно умереть.

– Не надо, – попросил я. – Мы, можно сказать, только познакомились.

Джози наклонилась и мягко поцеловала меня в губы.

– Завтра ты будешь как монстр. Ты это понимаешь? Реально страшный.

– Ага, – сказал я. – Но если ты меня еще раз поцелуешь, мне будет все равно.

– Боже мой, – заныла Софи, стоявшая у дальнего окна. – Я вас отсюда слышу, не начинайте!

– Серьезно, чувак, – сказал Марк и закашлялся. Софи похлопала его по спине. – Серьезно, чувак, – прохрипел он снова.

Она засмеялась и затянулась косячком.

Джози улыбнулась.

– Не обращай на них внимания.

– Я ничего, – ответил я. – Мне хорошо.

– Да, – сказала она и взглянула на темные волны далеко от берега. – Мы можем остаться здесь навсегда, вот только замерзнем насмерть.

– Так близко друг к другу не замерзнем, – пообещал я. Мне было радостно это говорить и нравилось, как наши голоса звучат вместе, но у меня возникло странное ощущение, будто говорит кто-то другой, а я прячусь под столом и слушаю этого другого-марионетку, и того меня, который под столом, не покидает предчувствие грядущих бед, словно совсем рядом кто-то или что-то поджидает меня, чтобы все это отнять, и такая развязка неизбежна.

Я прикурил сигарету, и мы курили по очереди, слушая гулкие удары прибоя и свист ветра. Я гадал, нельзя ли стереть все события моей жизни до этой минуты, будто в моих силах было вызвать наводнение, которое все смоет, и начать заново. Я воображал, как океан подступает к песчаному пляжу, окружает маленький домик, затапливает окрестные кварталы, вода поднимается, нас подхватывает, и мы возносимся над этим разгулом стихии. Я бы спас по паре самого важного: два косячка, два мартини, двух девушек и двух парней. Мы бы смотрели в окно, как бурлящая мутная вода захватывает все новые территории, и наша лодка трещала бы и стонала, с плеском и брызгами переваливаясь через гребешки волн. Мы бы вывалили за борт весь мусор: домашние полки, набитые барахлом и финтифлюшками, наши компьютеры, нотные листы с произведениями, которые надо разучивать, нашу одежду и школьную форму, всю целиком латынь и наши худшие воспоминания. Что еще нужно, кроме сияния кожи Марка, электрического гудения в губах Джози и прищура Софи, когда она смеется? Когда вода схлынет и все будет смыто, мы сможем подняться из навоза и расцвести. И, может, тогда вырастет что-то новое.

Но наводнения не было. Ждать рассвета мы не стали: в какой-то момент Джози слезла со стола, поцеловала меня в лоб и отошла к остальным. Я задремал, пока они говорили, но вскоре проснулся оттого, что меня тащат на пронизывающий ветер и ведут по пляжу на дорогу. Марк спотыкался, как и все остальные. Я подумал, что он не привык ходить по песку, но его шаги остались нетвердыми и на асфальте. Я закурил, чтобы проснуться, и успел докурить сигарету, прежде чем мы дошли до машины. По дороге домой девочки заснули, а мы с Марком говорили о Фейнголде. Марк не сомневался, что больше ему никто ничего не сделает, но его возмущала обстановка на вечеринке.

– Никто ни за чем не смотрит, – повторял он. – Полный хаос.

На поворотах Марк описывал слишком широкую дугу. От напряжения я не засыпал. Дважды я опускал стекло, чтобы подставить лицо холодному ветру, и Марк делал то же самое. Он высадил девочек у дома Джози, и они, сонно попрощавшись, поплелись по аллее. Мы с Марком почти не разговаривали, пока он выезжал из их района, направляясь в наши края. Когда у подножия холма он свернул, машину вынесло на встречную полосу. Нас ослепили фары, я заорал, но Марк успел вывернуть руль. Мы вылетели на обочину и ткнулись в деревянный щит у пешеходного перехода.

Марк сидел, стиснув руль.

– Вот черт, вот черт, – повторял он.

Мы вылезли, осмотрели машину и поняли, что легко отделались – Марк ехал медленно. Осталось несколько царапин и вмятин, про которые можно что-нибудь наврать. Но Марк все равно схватился за голову, прислонившись к машине.

– Рано или поздно они все узнают, я это чувствую. Встанут со своими недовольными гримасами, воплощенное неодобрение, и будут качать башками, говоря: «М-да, мы знали, что из него ничего не выйдет, вот знали, и все».

– Ты про кого?

– Про родителей.

– Чувак, – сказал я, указывая на свое лицо, – зато ты хоть не выглядишь как я. – Марк засмеялся и всхлипнул. – Нет, серьезно, – продолжал я, – разве они не хотели, чтобы ты развеялся? Мне, конечно, придется что-нибудь наплести насчет разбитой морды, но когда мать узнает, что я веселился в компании друзей, у нее отляжет от сердца.

– Я не о веселье, – сказал он. – Об этом даже речь не идет. Веселье, видишь ли, надо сперва заслужить, как рай после смерти, а я еще не заслужил. Мне сначала надо стать сенатором.

– Сенаторы как раз знают толк в развлечениях, – возразил я.

– Ха, – ровно произнес Марк. – В нашей семье заведено иначе. Дело прежде всего. Отец считает, пора Ковольским двигать в политику.

– Тогда почему сам не двинет, зачем тебя пихает? Тебе это надо?

– Я не знаю, что мне надо. Я только не хочу никого разочаровывать, пока не разберусь, что мне все же надо.

– Как я тебя понимаю, – сказал я, подумав, сколько раз я слышал эту фразу и что она значит для меня сейчас. Изречение, которое преподносят как правду, а на деле откровенная ложь. Мне хотелось сказать что-нибудь, кроме этой чуши.

Марк теребил подбородок, обхватив себя другой рукой, и глядел в землю. Мне нечем было его подбодрить; я лучше умею принимать удары в лицо, чем вселять надежду. «Да ерунда все это, – хотелось мне сказать. – Возьми себя в руки, чувак, и научись, справляться с ситуацией».

– Поехали отсюда, – сказал я вместо этого. – Только домой меня не вези. Хочу знать, что ты нормально добрался.

Он остался благодарен, а по дороге его благодарность еще возросла, потому что стало ясно, что придется регулировать сход-развал. Ехать было можно, и Марк решил, что починит машину без ведома родителей, но вранья уже накопилось достаточно, и Марк волновался, что половину забудет. Мы подъехали к длинной аллее, огибающей его дом на холме. Марк заехал на газон, не заметив этого, и заглушил двигатель.

– Значит, еще раз: куда мы сегодня ходили?

– Мы ходили ко мне домой. – Я расстегнул куртку и вытащил пакетик. – Хочешь снотворного? Успокоишься и не будешь всю ночь бегать по потолку как сумасшедший.

– У тебя много, – сказал он, забирая у меня с ладони две таблетки.

Одну он проглотил сразу, другую положил в карман и сидел, ожидая, пока подействует, будто затянулся своей травкой. Я улыбнулся и тоже развалился на сиденье. Мне бы пакет со льдом, но в моем распоряжении был только викодин, таблетку которого и я бросил в рот. Я уже готов был прощаться, но мне не хотелось домой, и я некоторое время молча сидел рядом с Марком.