— Евгений, — начала я, рассмотрев эту мысль и таки эдак. — А не было ли в ваших краях прошлым летом какого бедствия?

Хозяин выпучил глаза и даже отставил стопку, которуюсобирался наполнить остатками водки. Он явно был потрясен моим провидческимдаром.

— Ты какое бедствие имеешь в виду, ЕлизаветаПетровна? — уточнил он.

— К примеру, наводнения у вас не водятся?

Мышильда с уважением покосилась на меня и впилась взглядом влицо Евгения.

— Было, — крякнул он. — Весь низ улицы стоялв воде по самые крыши. Дожди зарядили, страсть, вода в реке поднялась, а тутновую дамбу прорвало. Говорят, заместо бетона там один песок, ну и поплылвместе с водичкой. — Евгений смутился своим несколько игривым тоном изакончил со вздохом:

— Большое было бедствие.

— Весной? — едва сдерживая дрожь нетерпения,спросила я.

— Зачем весной? Летом. — Тут он задумался исказал:

— Аккурат в ту ночь, когда соседский дом сгорел. Тогдаи прорвало. Мамаша, покойная, все твердила: мол, беда одна не ходит.

— Я вот еще что спросить хотела, — началая. — Ленкиного ухажера как звали?

Евгений задумался, потом ответил убежденно:

— Ванькой, Иваном то исть. Я с ним дружбу не водил,фамилии его не знаю, но сам не раз слышал, как Ленка его называла: точно, Иван.

Мы с Мышильдой переглянулись с видом глубочайшего удовлетворения.

— Вроде бы все ясно, — сказала сестрица, когда мы,устроившись на терраске на своих постелях, вознамерились послушатьсоловья. — Мумия — Ленкин ухажер. Думал уйти через подземный ход, впопыхахоступился и сломал лодыжку, а тут еще одна беда: прорвало дамбу, и вода залилачасть подземелья. Выход был один: сдаться милиции, но он не захотел, а потом,когда все заполыхало, уже и не смог. В ловушке оказался. С одной стороны вода,с другой огонь. Умер он скорее всего от удушья.

— Да, не повезло, — согласилась я. А потомзадумалась о Ленке. — Слушай, вполне возможно, о том, что дамбу прорвало,она так и не узнала и считает, что Иван ее жив и здоров. Небось еще злится, чтописем ей не пишет, а он… — В этом месте я вздохнула, а Мышильда, приподнявшись,посмотрела на меня с интересом, потом изрекла неопределенно: «Да-а-а» — изатихла. Однако ненадолго.

— Елизавета, — позвала она минут черезпять. — Большое у меня беспокойство в отношении нашего троюродного.

— Если еще раз сунется, я ему точно ноги переломаю.

Утром мы встали рано, наспех выпили чаю и отправились напустырь, ноги промокли от росы, а душа рвалась навстречу новому дню.

Первое, что мы увидели возле фундамента, — этомечущийся Михаил Степанович. Он носился от своего шалаша к соседской дыре,потрясая кулаками и выкрикивая ругательства героическим басом, без видимоготолку, надо сказать. Причина гнева стала ясна через минуту: опять рыли. Обежавфундамент по периметру, Мышильда с отчаянием констатировала наличие двух новыхраскопов. Эдуард по-прежнему тяготел к флигелю, и только это спасало его отнеминуемой кары.

— Это что же такое? — всплеснув руками,запричитала Мышильда. — Он что, вражина, слов человеческих не понимает?

— Ну, все, — выдохнула я, направляясь к дыре.Михаил Степанович бежал впереди, на ходу поясняя:

— Всю ночь глаз не сомкнул, всю ночь, и только подутро…

— Ты его видел? — спросила я. Михаил смутился, носоврать не рискнул.

— Нет. В крайне короткий промежуток времени изловчился,подлец…

Стало ясно, что, несмотря на истовые заверения, МихаилСтепанович спал крепко и непробудно, а проснувшись под утро и завидя следыбурной деятельности нашего соседа, впал в отчаяние и начал бегать кругами. Вэтом случае ломиться в дом в шесть утра и пугать хозяйку все-таки не стоило, ноя уже достигла дыры и заглянула в нее. Бабка сидела на крыльце, точно поджидая;завидев меня, она вскочила и громко крикнула:

— Нету его, совсем нету! Вчера съехал! — Послечего, дико выпучив глаза, она дважды пискнула:

— Свят, свят, — и торопливо исчезла в доме.

— Как тебе это нравится? — спросила я Мышильду,когда мы уныло возвращались к родному фундаменту.

— Совсем не нравится. Троюродный сменил базу, теперьвыслеживай его, точно у нас нет других занятий.

— Да, — со вздохом согласилась я. — Придетсяночью самой заступать.

— Я с тобой, — с готовностью сказала Мышь иодарила меня чистым и ясным взором.

— Я знала, что могу на тебя положиться, — с легкимвсхлипом ответила я и торопливо отвернулась. Мышильда впервые за двадцать пятьлет взяла меня под руку, я по возможности передвинула локоть ближе к колену, итаким вот образом мы достигли фундамента.

Михаил Степанович к этому времени вдоволь набегался и исчезв шалаше, как видно решив не мозолить глаза, дабы не попасть нам под горячуюруку и не лишиться обеда. Мы устроились поодаль, и сестрица сказала:

— Очень я беспокоюсь за нашу мумию. Гад троюродныйшастает на приволье, как бы он ее не отыскал, а отыскав, не ограбил. С«бабками» у братца явно туго, а здесь тысяча баксов — соблазн велик.

— Что предлагаешь? — деловито осведомилась я.

— Думаю, вещдоки следует на время изъять и перепрятать,а когда придет черед сообщать в милицию, назад вернуть.

— Дело говоришь, — кивнула я, и мы спустились вподземный ход.

Мышильда натянула резиновые перчатки, извлекла из курткимумии все вещественные доказательства, и мы с облегчением вышли на свет Божий.

— Куда спрячем? — задала я очередной вопрос, ниодно место не казалось нам надежным.

— Думаю, лучше зарыть в земле, вон у забора. Вредительтам не копает, значит, случайно не нарвется.

Сложив ключи, бумажник и записку в целлофановый пакет, мызакопали его в зарослях крапивы. Мышильда, покосившись на дело наших рук, тяжковздохнула и заметила:

— Бриллиантовый блеск манил… и толкал на неблаговидныепоступки.

— Да брось ты расстраиваться, — попробовала яутешить ее. — Мы ж их вернем. Пусть полежит немного в подвале, я имею ввиду Ленкиного ухажера. Можно представить, что потайную дверь мы еще необнаружили и его тоже.